Рыжий, Факир, Афина и другие (пройтись по текстам — уточнить, кто) — это большей частью прикрытые устойчивыми псевдонимами люди из "предыдущей" "сталкеровской тусовки" (т. е. не хиппи, незнакомые нам люди из более раннего периода этой причудливой биографии). Хотелось бы их разыскать. Вряд ли получится.
О манере письма: писание текстов не ради текстов и писания. Решаются другие, куда более практические задачи. Опус должен был подвигнуть, вдохновить. ("Обмануть, завлечь".) Красота слога — здесь скорее необязательное приложение. Сейчас не так заметно, но в 80-е властителями дум были Стругацкие, и "малый стиль" нашего автора, долго не думая, прилепляется к ближайшему "большому". ("Получишь по роже" Рыжего ср. с аналогичными присказками в романах А. и Б.; множество других заимствований.)
Полуфантастическая сага, со сквозными героями — та самая "фантастика 80-х", — которая — нет, не умерла, не исчезла, но вынырнула преображенная, в виде фэнтэзи-сериалов (уверенно стремящихся к дурной бесконечности сказок для взрослых) — и, с другой стороны, бытового фэнтэзи Пелевина (и далее по нисходящей). Сталкеру бы понравилось (Пелевин; не Крусанов.) Сам он, однако, нипочем бы не пошевелился, чтобы свою прозу (недурную, между прочим, в контексте рассматриваемого пласта словесности) перегнать на коммерческую дорогу в соответствии с требованиями нового времени. Ему это было неинтересно. (Не это было интересно.) Чем и ценен для Библиотеки.
Собственно утопия. Носила отчетливо прагматичный характер: что-то вроде прожектов Чернышевского: "разумный эгоизм", зуб за зуб. В свойственном гениям простодушии Сталкер излагал напрямик: распределение в новом обществе будет носить нравственный характер, в отличие от социалистического "по труду" и туманного "по потребностям" при коммунизме. Каждый будет свободно презентовать плоды своего труда тем, кто ему милее; в результате Аннушка, добрая и светлая, получит возок и маленький короб, а какой-нибудь всех окончательно доставший Миша Красноштан помрет с голоду. (Представьте себе теперь этих праведников, сидящих на горах добра. Не по-христиански получается…) Сравнить в Манифесте: на полном серьезе предлагается не уклоняться от посещения центровых сборищ, "дабы своим присутствием поднимать общий уровень тусовки" — чем особенно возмущал Сталкер системный пипл. (Действительно, особые дни посещения были выделены, и Сталкер "поднимал своим присутствием уровень", предоставляя всем желающим подойти и плюнуть в морду — чем желающие и пользовались, — или просто обсудить обозначенные печатно тезисы.)
Ниже приведенные цитаты из произведений Сталкера призваны подкрепить и развить указанные и другие подобные положения.
Библиотека благодарна В. Мельгорскому, сохранившему тексты и осуществившему перевод в электронную форму большинства из них.
[программное произведение Сталкера — последнее в ряду "крупной формы". Желающим ознакомиться с наиболее полным и завершенным выражением идей автора рекомендуется именно эта повесть]
— Так вот, — попыхивая трубкой, Старик обратился к слушателям. — В те времена много велось разговоров о том, кого считать хиппи, а кого нет. Всем вам известно, что многие наркоманы называли себя хиппи, да если бы только они одни... — Старик махнул рукой. — Все дело было в том, что не было объективного критерия. Каждый подразумевал под хиппи все, что ему вздумается. А потом разразилась эпидемия СПИДа. Наркоманов и шлюх не стало. И еще много кого не стало... Это был первый этап отбора.[выделено мной. — э. т.]
И выжили только настоящие хиппи. Впрочем, может быть, именно настоящие хиппи погибли в городах, выжили только мы, и теперь мы так себя называем. [отголосок бурных, бесконечных споров, — см. выше — как "внутрисистемных" — настоящий ли хиппи Сталкер — так и ведущихся в более узких кругах, в той же "сталкеровской тусовке", имеющих предметом "определить настоящего хиппи". — э. т.] Выжили те, кто благодаря своим духовным качествам приобрели способности, которые обыкновенному человеку кажутся чудом.
— А вот возьми хотя бы нашу Алку. Жила себе, ничем особенным не выделялась, ни о каких хиппи не слыхала, и тут — бац! — на ее городишко сваливается нейтронная бомба. Все жители мертвы, а она одна цела и невредима. Тогда она садится за руль первой попавшейся машины, едет...
— И случайно встречает Флавия, — подхватила Ласка. — А случайностей, как известно, не бывает. И Флавий привозит ее к нам. И здесь она вдруг обнаруживает у себя способности к телепатии, о которых раньше и не подозревала, и комары ее не кусают, и еще много чего. Просто она была хиппи-одиночка, которой никто в свое время не сказал, что она — хиппи... [то же. — э. т.] А вот и Флавий!
— Только не думайте, что я затаил на вас зло за это убийство, — уже спокойным голосом сказал дезертирам Старик. — Просто вы еще не понимаете, всю жизнь вас учили совсем другому... Так что зла на вас я не держу, и другим не советую. И вообще, не судите, да не судимы будете судом человеческим... Но дело в том, что каждый поступок обитателя нашего лагеря влияет на судьбу всех остальных. Ответственными надо быть, черт побери! Соображать, что за ваши грехи придется расплачиваться не только вам лично, но и тем, кто вас окружает. В данном случае... Сейчас я посчитаю вероятность...
Старик умолк, глядя в небо. Дезертиры, потупившись, глядели в землю.
— В общем, так, — сказал, наконец, Старик. — Сегодня, к сожалению, этот лагерь прекратит свое существование. Скорее всего, часов в 12 дня. Впрочем, может быть, я не все учел, так что ты, Флавий, со своим автоматом составь компанию Алке в дозоре. Вы, четверо, — обратился он к дезертирам, — похороните этого несчастного. Остальные — немедленно спать! Предстоит тяжелый день, боюсь, мы опять кого-нибудь недосчитаемся.
Старик немного ошибся: лагерь разбомбили в половине десятого утра, разбомбили так основательно, что в лесу образовалась огромная поляна, сплошь заваленная стволами выкорчеванных сосен. Никто из хиппи не пострадал, погибли только четверо дезертиров.
[рассказ читать целиком — он тоже программный (у Сталкера вообще почти нет непрограммных произведений, о причинах чего выше уже говорится) — но как раз для того периода биографии, о котором сведений почти не осталось]
Старик встал и прошелся по комнате, грозно насупив брови.
— Как вам уже известно, молодые люди, я, в отличие от вас всех, являюсь последовательным агностиком. Быть может, кому-либо из вас моя позиция покажется идеалистической, но не об этом речь. Я согласен с Философом, действительно надо заниматься самообразованием, но по двум... нет, даже по трем пунктам я расхожусь с вами, Философ. Во-первых, я не считаю, что это нужно нам всем. Я определил это как задачу для самого себя, но отнюдь не собираюсь навязывать ее другим, как это, вольно или невольно, делаете вы, Философ. Во-вторых, для меня знание есть ценность само по себе, и я не считаю его средством для достижения какой-либо цели, в том числе и вашей, Философ. И в-третьих, вы глубоко ошибаетесь, считая, что через несколько лет народ проснется.
— Поскольку в наших условиях личность либо отсутствует, либо является ущербной, — пробормотал Философ, цитируя Старика.
— Именно! — подхватил Старик. — И поэтому наш народ проснется только тогда, когда Охранители замордуют его до такой степени, что он начнет крушить направо и налево, не разбирая, кто прав, а кто виноват. [Старик — насколько можно судить, альтер эго Сталкера; так что идеи, высказываемые им в данных абзацах, можно считать идеями автора — в "неметафизической" их части. Персонаж с таким именем появится в "Конце калиюги", уже наделенным высшим мистическим знанием и сверхспособностями; так же, как и многие другие персонажи рассказа — который пока относится к раннему творчеству Сталкера, и, в соответствии с духом времени, прочно стоит на позициях здравого смысла, понятого в марксистском ключе]
[Вообще, реальные люди действуют рядом с выдуманными, героико-фантастическими персонажами-суперменами — особенно интересно проследить переход от одних к другим на примере следующего рассказа — "Тэна". Впоследствии, по мере того, как Сталкер все более решительно подступается к овеществлению своего проекта, выдуманные персонажи тают, "возможности" "проверяются", "прокручиваются" уже исключительно на реально существующих — друзьях, знакомых. (Исключая, видимо, "Конец калиюги" — программное произведение, для которого автор обращается назад — за любимыми героями.)]
Сидит на заборе обдолбленный* кот… [* Устар. написание (= произношение). Составители застали уже исключительно форму "обдолбанный". Ср. формы "по кайфу"—"в кайф"; а также смысловое наполнение оборота "в лом" — в "Проспекте" употребляется исключительно в значении "в дым, в хлам" (пьяный, обкуренный) — позднее совершенно вышедшем из обращения, сменившись стойким однозначным: "лень"]
[еще одно программное произведение. Одна знакомая его читала, хохоча, а затем отозвалась — "очень остроумная пародия". Понадобились усилия, чтобы убедить девочку, что все, что Сталкер имеет в виду, он высказывает здесь серьезно. Хотя, будучи очень не чужд самоиронии и юмору, посвящал собственным изысканиям шутливые эссе — в другие разы]
Внезапно он ощутил ноющую боль в области сердца, остановился (Жучка тоже замерла) и стал прислушиваться к своим ощущениям. Физически он был абсолютно здоров, и он знал, что просто так у него ничего никогда не заболит.
Сердце болело потому, что в это самое время Синица самозабвенно лаялась с родителями, на соседней улице проезжавший грузовик сбил женщину, получивший вчера просветление Флавий, отчаявшись донести до своих приятелей то, что открылось ему, хлопнул полбутылки водки и теперь лежал, покаранный жестокой головной болью, на Солнце образовалось большое пятно (магнитная буря еще не донеслась до Земли, но сердце уже чувствовало ее), его собственная давно покинутая жена собиралась лечь в постель с отъявленным мерзавцем…
Интуиция безмолвствовала. Сердце болело. Тогда он отошел подальше от тропинки, чтобы его не увидел случайный прохожий, перекрестился на видневшуюся за деревьями колокольню православного храма (он не был христианином, но ему не раз говорили, что крещение перекрывает доступ чужой энергии к чакрам), простер руки к небесам и заговорил:
— Снова, господи, я обращаюсь к тебе. Я же знаю, ты меня слышишь, ведь я — частица твоя... — он улыбнулся.[выделено мной. — э. т.] — Почему болит сердце у меня? Нет-нет, я не прошу тебя избавить меня от боли. Ты же знаешь, я никогда ничего не прошу для себя. Помоги им, господи! Помоги маленькой Синичке, интеллектуалу Флавию, Абадонне... Подними дух их, господи! Ведь они не злы, все их ошибки от непонимания... Дай им подняться, не бей их слишком жестоко... и ту, которая сейчас лежит в больнице...
Он побежал за ней напрямик, шлепая босыми ногами по раскисшему снегу и бормоча на ходу:
— И все-таки, господи, кое-что для меня... То есть не для меня. Ты же понимаешь, что это для других... Господи, прошу тебя, очисть меня от последних остатков эгоизма, избавь меня от моего низшего "Я"!
Еще они перебежали через улицу, до смерти напугав вагоновожатую возвращавшегося в депо трамвая, и немного постояли у запертых ворот церкви ("На улице минус, ветер, темнота, а он стоит, держась за решетку, голый, волосы длинные, по ветру развеваются, и странно так на храм наш смотрит. Не иначе, как господь наш Иисус Христос явился в наш грешный мир," — рассказывал наутро церковный сторож. Через два дня он уже больше там не работал.[выделено мной. — э. т.]) Никакой особой связи с богом Стрэйнджер не ощутил на этот раз. "Не в бревнах бог, но в ребрах", — вспомнил он старообрядческую формулу. [и так далее.]
