Когда-то старый Инка прошептал молодому индейцу...
Он поведал страшную тайну — тайну о том, что когда-нибудь этот мир кончится. Что вещи однажды восстанут, и в этой войне человек проиграет.
И настанет такой день, когда веревка вдруг взметнётся, совьётся тугой петлёй, и эта петля затянется на ногах человека. Нож зарежет своего хозяина, а сковородка его изжарит и съест.
Шепот старого Инки донесся до нас через века, и услышав его слова, некоторые криво ухмыльнулись, а другие оторопело оглянулись вокруг.
И увидели — вещи, вещи и вещи...
Весь мир заполонён вещами. И электрический шнур удлинителя вдруг скрутился случайной петлёй под ногами...

Да...
Вещи расплодились в таком количестве, что уже начали вытеснять человека из жизни. Даже из тех сфер деятельности и из тех отношений, которые всегда, казалось, принадлежали только человеку и, кроме него, не могли принадлежать никому.
Телевизор диктует голове, холодильник — животу.
Газета заслоняет глаза. Радио и наушники плейера затыкают уши. Резиновые подошвы ботинок давно уже не позволяют ощутить тепло земли.
Автомобиль — красивая вонючая железяка, — лишает нас свободы передвижения, ограничивая наше бескрайнее пространство линиями дорог и площадками автостоянок.
Мир сужается, становится узким и плоским — с бахромой мусора по краям...

Человек протискивается среди вещей, осторожно обходит их, шарахается в сторону, чтобы не уронить, не поцарапать, не нажать случайно какую-нибудь кнопку, а то... Бог знает, что может произойти!
Ведь зачем-то эта кнопка здесь поставлена?
И от нажатия на нее обязательно что-нибудь произойдёт...
Вещей много, очень много, и человек уже не успевает запоминать назначение всех кнопок и рычагов.
Но если в какой-то момент у современного человека отобрать все эти вещи, он тут же умрет от потрясения. И от жалости к самому себе.

Вещи чувствуют это.
И они смещаются со своих мест, придвигаются ближе, изображая сочувствие, и вот, в какой-то день, человек обнаруживает их в своей постели. До конца ещё не проснувшись, он вступает с ними в интимные отношения.
Резиновые куклы, имитаторы-заменители, муляжи для получения удовольствия; эректоры — для укрепления уверенности; презервативы — чтобы таких, как мы, больше не было, — с усами и без усов...
И кукла, похожая на инопланетянина, постепенно выживает второго человека из постели.
В супружеской спальне остается кто-то один...
Не важно, мужчина это или женщина, важно, что один, одна. С этого момента пол уже не имеет какого-либо значения, и если половые признаки еще сохраняются, то, скорее, как рудимент.
В сущности, это бесполое одиночество, вооруженное протезами для имитации сексуальной жизни.

Рубикон перейден.
В доме тишина, изредка нарушаемая гудением, визгом и бормотанием электроприборов. Со временем эти звуки становятся привычными, незаметно подменяя собой живые человеческие голоса. Отсутствие в них эмоциональной окраски очень успокаивает. И теперь уже не надо с кем-то считаться или учитывать чьи-либо интересы.
Оглядываться не на кого и не от кого скрываться.
Протезы оказываются удобнее человека.
Действительно.
Ими можно пользоваться где угодно — в ванной, туалете, на кухне, в столовой. В машине и в гараже.
Человек одинок, и в его жилище вещи перемещаются, меняют своё место и назначение, а в названиях комнат уже слышится некая исторически сложившаяся топонимия, не имеющая никакого отношения к тому, для чего в самом деле эта комната используется.
Есть можно в спальне, не вылезая из постели. Спать можно на кухне или, скажем, в гостиной, если иметь для этого достаточное количество лишней мебели.
Да и зачем еще может понадобиться гостиная?
Принимать гостей хлопотно, а говорить, в общем-то, не о чем.
Нет любви, нет семьи, нет детей... Нет связанных с ними восторгов, обид и переживаний. Разве что поговорить о покупках?
Обо всём остальном гораздо лучше сказал телевизор...
В этот момент, в момент смещения вещей и понятий, у человека вдруг возникает мысль, что было бы очень разумно и унитаз поставить напротив телевизора. А рядом — небольшой холодильник.
Но здесь есть два препятствия: запах и посторонние звуки.
Уж лучше еще один телевизор поставить в туалет.

Человек подходит к холодильнику, вынимает из него пластмассовую банку с крышкой из фольги. Вскрывает и отхлебывает из нее что-то жидкое. Он вертит банку в руках, разглядывает её, пытаясь определить название блюда, но находит лишь большой красный иероглиф. И три ряда мелких иероглифов сбоку.
Человек успокаивается, ставит банку на подоконник и смотрит в окно. За окном — прямоугольная площадка, покрытая травой.
Его уже не тянет к земле. Не хочется устраивать клумбы и грядки, возиться с цветами и кустарниками. Ведь можно испачкаться, поранить руки, занести какую-нибудь заразу... И кроме того, скоро начнется очередная серия, и тогда все эти цветы и деревья наверняка покажут на экране...
Сад возле дома постепенно вырождается в лужайку, которую раз в неделю подстригает приходящий садовник.

Было время, когда дома строили на века.
И человек рождался в доме, построенном его прадедом, в окружении старых добротных вещей, каждая из которых была связана с кем-нибудь из его предков.
Бабушкино зеркало, её шкатулка для писем и кресло, в котором она умерла. Дедушкина сабля, орден на широкой муаровой ленте, сундук, в котором среди прочих вещей можно найти прабабушкин девичий дневник, между страниц которого затерялись любовные записочки, письма от ее кавалеров.
В этом доме были подвалы и погреба, чердак, где хранились ненужные вещи и сушилось бельё. Были спальни, столовые, кухни, где по вечерам собирались все домочадцы, грелись возле печи, пили чай, разговаривали, обсуждая свои дневные заботы...
Нет, теперь такой дом не нужен.
Лишние вещи тщательно расставлены по всей квартире. Вместо погребов и подвалов есть их маленькая игрушечная модель — холодильник, а крыльцо давно уже мешает проезжать постоянно полнеющему автомобилю.
Гораздо удобнее выглядит прямоугольная железобетонная пещера на две половины, в одной из которых живёт красивая вонючая железяка, и эту половину называют гараж, а в другой — все остальные вещи, и её называют квартира.
Квартира разгораживается перегородками, стойками и шкафами, заполняется вещами, которые разговаривают, пикают, показывают, греют и охлаждают. Катаются на колесиках, как инвалиды, удовлетворяют все человеческие потребности, вплоть до самых интимных.
Да...
Если посмотреть строго, то это, конечно, не дом.
Это, скорее, гараж на две половины. И человек в таком доме —всего лишь хранитель, смотритель, уборщик и кладовщик, Он вытирает пыль, что-то подключает и отключает, нажимает кнопки, сообщая жизнь мертвым предметам, шарит под шкафом железной рукой визгливого пылесоса, и вызывает мастера, когда что-нибудь из вещей сломается.
Неполноценная вещь в самодовлеющем мире вещей.
Иногда он позволяет себе маленький праздник.
Он выбрасывает что-нибудь старое и покупает взамен какую-нибудь новую вещь. Находит для нее место, подключает. Любуется своим новым приобретением...
И потом обязательно отмечает свой маленький праздник — как раньше отмечали наступление нового года.
К счастью, этот гараж еще не стал распространенным явлением. Но наш младший американский брат давно пытается всучить нам его, как некий общепринятый идеал.
И я нашариваю в кармане рогатку и ржавую гайку, с удовольствием прицеливаюсь в дряблую задницу заокеанского брата...
И гайка со свистом рассекает воздух.

В стародавние времена, задолго до изобретения кукол и муляжей, когда мужчины больше всего на свете интересовались женщинами, а женщины крайне интересовались мужчинами, в те времена существовала очень любопытная игра.
Женщина, чтобы удержать внимание своего избранника, каждый день старалась выглядеть по-новому. Она меняла прическу и грим, платья, бриллиантовые безделушки и серебряные украшения. Иногда она играла веером и притворялась грустной, иногда вдруг приходила в безудержное веселье, производя неожиданные перестановки в рядах сопровождающих её кавалеров.
Вечером она появлялась в невообразимом наряде, с сияющими глазами, подчеркнутыми тенями, утром — в лёгком кружевном пеньюаре, свежая, с едва тронутыми щеткой волосами.
Ошалевшему от этих метаморфоз мужчине оставалось только пучить глаза, подкручивать усы и стараться сохранить присутствие духа.
Он прислушивался к дробному стуку каблучков, потрясенный изгибом соболиных бровей, блеском волос и изяществом неуловимого жеста. Обнаружив, что он влюблен по уши, мужчина вдруг требовал доказательств ответной любви — и получал нежный, томный подарок.
И растворялся в нем без остатка...
Игра эта завораживала и увлекала настолько, что невозможно было оторваться, и многие пары так и прожили, не расставаясь ни на минуту.
Если же судьба разлучала, даже на время — только для того, чтобы отыскать Берингов пролив, или перебросить флот из Белого моря в Балтийское, или чтобы срочно открыть закон Ома, или разметать непомерное скопление вражеских сил, — даже такие разлуки переживались, как огромное несчастье.
И влюбленный Потемкин, выведя корабли в Средиземное море, вдруг выкатывал бочонок с водкой на палубу, тяжелым ударом кулака вышибал днище, и черпал ковшом... И вся Европа вздрагивала, заслышав этот удар, и замирала, увидев в нем дурное предзнаменование.
А на другом берегу арабские племена, завидев такое непостижимое пьянство, спешно вьючили лошадей и откочевывали в пустыню, подальше от ставшего непредсказуемым побережья...
И вглядываясь в те времена, я отчетливо вижу, что в ту пору девушки прекрасно знали, что мужские усы произошли вовсе не от презервативов.
Но время прошло.
И забытая людьми игра в превращения ныне подхвачена вещами. Вещи, одноразовые игрушки, появляются перед человеком лишь на какой-то миг, исчезают в урнах и мусорных баках, чтобы тут же явиться вновь — но теперь уже в новом обличье.
Смена обличий гипнотизирует зрителя, и он готов участвовать в этом калейдоскопе вечно — насколько хватит времени и денег.
Мельтешение завораживает, и человек с расширенными от зависти глазами, отвергает принципы прочности и надежности, перенося идею разового пользования на всё — вплоть до человеческих отношений.
Одноразовые женщины, вызов по телефону. Точная копия резиновых инопланетян.
Одноразовые девушки на дискотеке — только на один вечер, на один танец, на одно равнодушное, неуклюжее прикосновение, чтобы никогда больше не встретиться и никогда не вспомнить друг о друге.
А когда-то так хотелось прожить всю жизнь вместе и умереть в один день... И навечно — под одну плиту...

1995