Все! Все!
К чертовой матери!
Он нетерпеливо захлопывает ворота, поднимается в дом. Дверь — на три оборота. И на цепочку.
Все. Надоело.
Он достает пистолет, что-то выкрикивает, бормочет... Кто его слышит?
Рука трясется, и пистолет трясется тоже. Конец ствола ищет какую-то точку на голове, но никак не находит. Рука слабеет и чуть опускается. Из ствола вырывается пучок пламени, чуть больше крупного таракана. Пуля влетает в одно ухо — и вылетает в другое. Пробивает — конечно — часы, уходит в стену, и дальше — в пространство.
Он сидит, тупо глядя перед собой. Откуда-то выплывает дымок, висит в воздухе, тает.
"Неужели я мертв..." — Думает он. — "Как это странно..."
На пороге появляется женщина в мятом халате. Смотрит с укором.
— Виктор. Когда это кончится? — тихо говорит она.
Звук ее голоса громыхает по комнате, распадается на огромные шары, перекатывающиеся из угла в угол. Человек провожает их глазами.
Женщина подходит и звонко бьет его по лицу. Мир лопается, разлетаясь на тысячи брызг, с тихим шипением падающих в пространство…
Некий человек пытается понять, что чувствует самоубийца в свои последние минуты.
Он привязывает веревку, делает петлю, и приносит табурет. Стоя на табуретке, он засовывает голову в петлю; делает мученическое выражение лица и страдальчески закатывает глаза.
Он спрашивает себя — что, что же он чувствует? Внимательно прислушивается, но ничего не слышит, ничего — кроме щикотного прикосновения веревки к уху.
В этот момент в комнату влетает другой человек. Он хватает со стола нож и одним взмахом перерезает веревку. Потом снова взмахивает ножом — и перерезает шею, на которой только что веревка висела.
Опускается на освободившуюся табуретку, ожидает, когда уймется дрожь в теле, и произносит:
— Ишь, ты сука. Повеситься хотел. Хер ты у меня теперь повесишься.
.....................
..................... и с страшным криком кинулся и укусил продавца.
Продавец тоже взбесился, и, уронив тазик, в который перед этим накладывал лук, ухитрился укусить большого и толстого мужчину.
Большой и толстый мужчина, придя домой, отломил половину двери, и потом тоже взбесился, укусил жену в спину, прокусив насквозь лямку лифчика.
От этого она стала бешеной, искусала детей и бабушку, отломила ручку от холодильника и пробила ей ванну, насквозь.
Дети с визгом разбежались, а бабушка вышла на лестницу и укусила соседку из четырнадцатой квартиры, отчего соседка была в полном шоке. Она заперлась в своей квартире и всю ночь пила, пила, пила капли, но капли не помогли, и, придя утром на службу, соседка искусала сто сорок четыре человека.
Все они тоже взбесились.
Где они сейчас бегают, никто не знает. Но если вы думаете, что вас они не найдут... Дай-то вам бог.
Но лучше вам на недельку спрятаться.
Эта история началась лет пятнадцать назад. И началась она так.
В одном дворе жила кошка. И была она черная.
В том же дворе жила и другая кошка. И она тоже была черная.
И наступил такой день, когда первая кошка перебежала дорогу второй кошке. Тогда вторая кошка перебежала дорогу первой кошке. Тогда первая кошка снова перебежала дорогу второй кошке. Тогда вторая кошка снова перебежала дорогу первой кошке. Но первая кошка опять перебежала дорогу второй кошке. А вторая кошка опять перебежала дорогу первой кошке.
И дело приняло очень странный оборот. С тех пор они никуда уже и не шли, а только перебегали дорогу друг дружке. И продолжалось все это бесконечно — до самого вчерашнего дня.
Но вчера это кончилось.
Я шел вчера через тот самый двор, и видел собственными глазами, как одна кошка, перебегая дорогу другой кошке, вдруг сдохла ровно на середине пути.
Но так я и не понял, была ли это первая кошка, или вторая. Но почему-то я думаю, что первая.
Впрочем, может быть и вторая.
А та кошка, которая еще жива, так и стоит на том же месте.
Жил человек, вполне обычный, на углу Жданова и Щедрина.
Школа, институт, мастер, начальник участка, потом в отделе. Жена, двое детей, очередь на детсад, очередь на расширение, с деньгами туго, на работе нервотрепка.
Подружка в женской общаге.
Надоело, бросил все, жена в скандал, развелся, запил.
Очнулся как-то. Решил письмо написать — в Москву, Ленину, в Мавзолей. Взял бумагу, авторучку нашел, сел, на лист уставился... А буквы-то забыл все!
Потом "х" вспомнил, "у" вспомнил... "И краткое" вспомнил. И все. Ни одной больше не вспомнил.
Ни одной.
Когда Бог сотворил мир и внимательно разглядел свое творение, он рассмеялся и вывернул его наизнанку. С тех пор все в этом мире вверх ногами и задом наперед.
Некоторые люди, родившиеся как и все, задом наперед и вверх ногами, постоянно ощущают некоторое неудобство, дискомфортность этого мира.
Все попытки преодолеть это ощущение кончаются одинаково: человек перевертывается и становится нормальным. С этого момента окружающие начинают отделять его от себя, и в зависимости от обстоятельств, переводят его в разряд гениев, пророков или умалишенных, вычеркивая таким образом из сообщества людей.
К новому статусу привыкнуть нелегко, и люди слабые начинают стремиться назад, в человечество. Однако вернуться уже невозможно, и если они вовремя не останавливаются, они погибают.
Другим удается адаптироваться. Постепенно они начинают находить достоинства в своем положении: нет общества, нет и сопротивления среды. Движения их становятся легче, точнее, каждый находит свой путь, и путь этот уводит его от нас все дальше и дальше.
Они уходят, оставляя золотые следы. Следом бредут какие-то тени, выколупывают золото и переделывают на зубы, бюсты и медали…
