1. В тексте Луки несколько пространнее, чем в матфеевском, рассказывается об Иоанне Крестителе — в частности, в ходе сцены с народом, который он припечатал устойчивым эпитетом "порождения ехиднины", припугнув при этом насильственной смертью за неисполнение долга перед "Господом". Далее Иоанн излагает путь спасения:
"И спрашивал его народ: что же нам делать?
Он сказал им в ответ: у кого две одежды, тот дай неимущему; и у кого есть пища, делай то же" (Лука 3: 10-11).
Мытарей — кстати, отдельных от народа — Иоанн оставляет без положительного ответа, а воинам рекомендует никого не обижать (?!), не клеветать (при чем тут воины?) и довольствоваться жалованьем (за что?). Невразумительность ответов легко перекрывается кошмаром угроз, которые, по словам Иоанна, несет с собою некто "сильнейший" его, который еще "идет":
"Он будет крестить вас Духом Святым и огнем;
лопата в руке Его, и он очистит гумно Свое и соберет пшеницу в житницу Свою, а солому сожжет огнем неугасимым" (Лука 3: 16-17).
"Неугасимым" в данном контексте может читаться только как: огонь, после того как "сожжет" солому, перекинется еще на что-то (опять же если в контексте — на пшеницу?). Такие планы — и вновь строго в контексте, но уже исторического христианства — обычно квалифицируются как "дьявольские". Если толковать данное обстоятельство сугубо пиитично, то, очевидно, придется предположить, что звезда над Вифлеемом была двойная, если посуше — то окажется, что "дьявол" входит в систему перверсий не-мира, а если с точки зрения всегда уходящего от окончательной ответственности исторического христианства, то все можно списать на недотепистость Иоанна. Или, что еще вернее, на злонамеренность автора этих слов.
2. Так называемая "нагорная проповедь" в тексте Луки оказывается "проповедью на ровном месте" — в нем специально оговаривается это обстоятельство: "стал Он на ровном месте" (Лука 6: 17). Обращается здесь Иисус и к ученикам, и к народу. Появление народа — сигнал к началу пропагандистской демагогии, комбинирующей предложения следовать вывернутым наизнанку нормам обычного права: "Но вы любите врагов ваших, и благодарите, и взаймы давайте, не ожидая ничего" и обещания воздаяния за это со стороны не-мира: "И будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего; ибо он благ и к неблагодарным и злым" (Лука 6: 35).
В какой степени благ "Всевышний" к неблагодарным, об этом весь Ветхий Завет. На отмену фактологии которого Иисус нигде не претендует, а следовательно, заведомо зная это, попросту извращает факты. Зато какой выгодный контраст сравнительно со страшилками Иоанна!
3. В другой раз, когда Иисус проповедовал народу, он, между прочим, рассказал ему известную уже по Марку байку о сеятеле и семени — "слове Божием", введя в нее (тут впору в духе фоменок допустить как четыре его ходки в Иерусалим, описанных разными людьми, — типа: воскрес и опять за старое, или четырех — единосущных — Иисусов, которые кончили одинаково, но действовали слегка несогласованно. То бишь, внести оживление в ряды экзегетов) новый сравнительно с марковским вариантом мотив — "терпение":
"а упадшее при пути, это суть слушающие, к которым потом приходит диавол и уносит слово из сердца их, чтобы они не уверовали и не спаслись;
а упадшее на камень, это те, которые когда услышат слово, с радостью принимают, но которые не имеют корня, и временем веруют, а во время искушения отпадают;
а упадшее на добрую землю, это те, которые, услышавши слово, хранят его в добром и чистом сердце и приносят плод в терпении" (Лука 8: 13-15).
Предлагаемая на сей раз трехчленка легко превращается в двучленку путем объединения первых двух групп, которые, не совпадая в нюансах, находятся в принципиальных контрах с третьей группой. То есть, опять обычное "разделяй и властвуй" со столь же обычным воздаянием для послушных. Однако появляющееся в финале "терпение" делает возможным всякий неуспех в достижении воздаяния объявить плодом нетерпения, равно как и отодвинуть его достижение на неопределенную перспективу. Это удобно (с точки зрения манипуляции).
4. Опять же к известному, но уже по Матфею (Матф. 10: 9-15), наставлению апостолам у Луки имеется следующая добавка:
"се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам;
однакож тому не радуйтесь, что духи вам повинуются; но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах" (Лука 10: 19-20).
Исключительно важные в пропагандистском смысле слова: Иисус гарантирует слугам не-мира, в ответ на любые насильственные их действия, полную безопасность от противодействий мира. Ясно, что спектр применимых к ним толкований, считай, безразмерен: от буквалистского до совершенно спиритуалистического — что важно как уловка для церковников, но как суть — не важно; не имеют серьезного значения и результаты проверки этих слов на фальсифицируемость, ибо главное в них — абрис поведенческой схемы: давите гадов конкретно и за это будете вознаграждены символически. Иными словами: диалог между миром и не-миром невозможен в принципе, а принцип сообщительности таков: либо мир беспрекословно подчиняется не-миру, либо, если нет, он змей и скорпион.
Схема крайне удобна в применении, поскольку освобождает реализующих ее акторов от рефлексии, в том числе и за счет затушевывания корыстного ее элемента ("написаны на небесах" — это, конечно, должно восприниматься принципиально иначе, чем, например, "33 серебреника"). Как порождающая модель, она годится и для так наз. "священномучеников", и для инквизиторов — без разницы.
5. "Пути Господни неисповедимы", они, надо понимать, и привели Иисуса в некое безымянное селение, где оказался дом, в котором его приветили, и где, согласно сюжету, хозяйка дома по имени Марфа занялась хлопотами, имевшими целью угощение, а сестра ее Мария уселась рядом с Иисусом, чтобы занять свое внимание его речами. Это возмутило Марфу, и она потребовала от Иисуса отпустить Марию, чтобы та помогла ей по хозяйству.
"Иисус же сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! Ты заботишься и суетишься о многом,
а одно только нужно. Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее" (Лука 10: 41-42).
Второстепенное в этой сцене то, что Иисус, призывая к уходу от мира ("одному"), сам, тем не менее, ищет в нем крова и пропитания. Первостепенное — установление гомофонности не-мира и, соответственно, полифоничности мира. Как раз и получается, что диалог — это для профанов, а настоящее — слушать и повиноваться.
Далее. Если вдруг понять слова Иисуса буквально (что, по утилитарным причинам, категорически возбраняется церковниками), те, где "одно только нужно", выйдет, что он обрекает мир на голодную смерть — зато сопровождаемую ультимативной музыкой его поучений. Если же отойти от презренного буквализма, то окажется: не-мир, провозглашая свою приоритетность, предлагает миру еще одну схему интеракции с ним, когда одна часть мира обслуживает его духовно, а другая — материально, в данном конкретном случае — обеспечивая кормежкой.
6. Следующий словесный фрагмент толково высветляет подход Иисуса к психологии масс и восприятию ими его деятельности: когда он вновь проповедовал "в одном месте" и на проповедь стал собираться народ, первой иисусовой реакцией на это было: "род сей лукав, он ищет знамения…" (Лука 11: 29). То есть, не-мир не обольщается относительно мира, требуя одновременно обольщаться относительно самого себя.
7. Один из слушавших его в этом эпизоде, как оказалось, фарисей, пригласил Иисуса отобедать. Безо всяких моралей о суете вокруг многого Иисус пришел к нему и "возлег". Однако рук перед принятием пищи не умыл, что вызвало удивленное замечание фарисея. Тут Иисус и разразился моралью, смысл которой явился сразу — в первом же пункте ее: "Ныне вы, фарисеи, внешность чаши и блюда очищаете, а внутренность ваша исполнена хищения и лукавства" (Лука 11: 39). Вторым пунктом последовал рецепт избавления от этого грандиозного противоречия: "Подавайте лучше милостыню из того, что у вас есть: тогда все будет у вас чисто" (Лука 11: 41). Иисуса, максимум — трудившего ходьбой от одного пункта агитации к другому ноги, но не маравшего о работу (потому и не мывшего?) рук, волнуют, естественно, не вопросы производства, а система распределения. Он демонстрирует готовность быть альфонсом — с очень большой, правда, буквы! — мира, лишь бы тот признал за ним боговы полномочия и беспрепятственное право козырять ими. Перманентно лицемерящий, он использует при этом известный пропагандистский прием — обвинить (важно, чтобы первым) в аналогичном грехе оппонента: "Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры…" (Лука 11: 44) и далее: "Горе вам, законникам, что вы взяли ключ разумения: сами не вошли, и входящим воспрепятствовали" (Лука 11: 52). Итак, помимо Иисуса, еще и "законники" обладают знанием о способах приобщения к не-миру, однако они стали на пути распространения этого знания чем-то вроде сознательной затычки.
Опять, конечно, пропагандистский прием (все должны быть виноваты, но виноваты по-разному), но момент все равно любопытный, ибо получается, что Иисус не принес отцову истину в мир, но только — разгласил ее. "Разгласил", естественно, в целях вербовки — не-мир не нуждается в видимом тайнознании, потому что это его скрытая прерогатива.
8. Постоянно и хищно кружась вокруг темы греха и прощения либо воздаяния, Иисус изрекает, наконец, следующие, чреватые "Троицей", слова:
"всякому, кто скажет слово на Сына Человеческогго, прощено будет; а кто скажет хулу на Святаго Духа, тому не простится" (Лука 12: 10).
Итак, казалось бы, новый, чрезвычайно тонкий оттенок: персонификацию, воплощение не-мира — Иисуса — можно хулить, а субстанцию — "Святого Духа" — не тронь. Однако совсем не обязательно копаться в субстанциях с акциденциями, чтобы понять — с чего бы это? Ибо "новации" предшествуют слова, которые, будучи к тому же построены на обычной для Иисуса меновой этике, напрочь снимают полусмелый пафос приведенного заявления:
"Сказываю же вам: всякого, кто исповедает Меня пред человеками, и Сын Человеческий исповедает пред Ангелами Божиими;
а кто отвергнется Меня пред человеками, тот отвержен будет пред Ангелами Божиими" (Лука 12: 8-9).
9. В ходе того же сеанса проповедования некто из народа обратился к Иисусу с вопросом:
"Учитель! Скажи брату моему, чтоб он разделил со мною наследство.
Он же сказал человеку тому: кто поставил Меня судить или делить вас?" (Лука 12: 13-14).
Далее по пути следования проповеди возникают еще два пассажа, имеющие прямое отношение к разделению вообще и ситуации тяжбы в частности.
а)"Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение;
Ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться: трое против двух, и двое против трех" (Лука 12: 51-52);
б)"Когда ты идешь с соперником своим к начальству, то на дороге постарайся освободиться от него…" (Лука 12: 58).
Итого: типичный образец типичного иисусова лицемерия, что бы ни говорили по этому поводу профессиональные экзегеты — и апологеты-любители. [А говорят они в таких случаях по обыкновению либо нечто отвлеченное (когда сами, вторя своему патрону, лицемерят), либо уклончивое: "Вы не понимаете!", либо "Ты — бес!" — когда, будучи в силе, уже не нуждаются в фабрикации условностей.]
10. В очередной раз, минуя города и села, на пути к Иерусалиму Иисус учил о "Царствии Божием", и
"некто сказал Ему: Господи! неужели мало спасающихся? Он же сказал им:
подвизайтесь войти сквозь тесные врата, ибо, сказываю вам, многие поищут войти и не возмогут.
Когда хозяин дома встанет и затворит двери, тогда вы, стоя вне, станете стучать в двери и говорить: "Господи! Господи! отвори нам". Но Он скажет вам в ответ: "не знаю вас, откуда вы".
Тогда станете говорить: "мы ели и пили пред Тобою, и на улицах наших учил Ты".
Но Он скажет: "говорю вам: не знаю вас, откуда вы; отойдите от Меня, все делатели неправды".
Там будет плач и скрежет зубов, когда увидите Авраама, Исаака и Иакова и всех пророков в Царствии Божием, а себя изгоняемыми вон.
И придут от востока и запада, и севера и юга, и возлягут в Царствии Божием.
И вот есть последние, которые будут первыми, и есть первые, которые будут последними" (Лука 13: 23-30).
Вот она, приманка не-мира: возлечь. И поскольку не рисуются никакие другие перспективы, лежать, очевидно, бесконечно. Именно такой вариант "спасения", по словам Иисуса, должен вызвать отчаянную конкуренцию за право оказаться соседом по лежке Авраама и т. д., что должно позволить не-миру включить селекцию по своему излюбленному стандарту — произволу. Соответственно, на эмоциональном уровне реакция отсеянных должна выглядеть как "плач и срежет зубов", но не от каких-то там "адских мук", а от досады и зависти. Именно они являются главным и, исходя из текста, единственным исходным мотивом стремления "спастись". Кроме того, можно бегло отметить, видимо, принципиальную разницу между ветхозаветным "раем" и новозаветным "Царствием Божиим": если в первый Адам был помещен, чтобы возделывать и хранить райский сад, то в последнем работа одна — лежать. [Но, скорее, все-таки невидимо: религиозники на такие мелочи внимания, естественно, не обращают, а если их вдруг принудят обратить его, всегда найдут возможность прибегнуть к инотолковательной казуистике, черпая вдохновение все в том же произволе — обставленном, как правило, бесконечными цитатами из "авторитетов".]
11. Не может уже вызывать никакого недоумения, что несмотря на все свои инвективы в адрес фарисеев и призывы (к другим) уподобиться лилиям и птичкам, Иисус, будучи позванным "в дом одного из начальников фарисейских вкусить хлеба" (Лука 14: 1), мигом явился туда: пропагандист произвола так и должен себя вести. Правда, произвол этот формулируется в основном как банальная инверсия (первые — последними и т. д.), и данный случай — не исключение. Иисус, в частности, said:
"когда делаешь обед или ужин, не зови друзей твоих, ни братьев твоих, ни родственников твоих, ни соседей богатых, чтобы и они тебя когда не позвали, и не получил ты воздаяния.
Но когда делаешь пир, зови нищих, увечных, хромых, слепых,
И блажен будешь, что они не могут воздать тебе, ибо воздастся тебе в воскресение праведных" (Лука 14: 12-14).
Первое и главное после, естественно, реализации самой инверсионной схемы произвола: эти слова фактически узаконивают имущественное неравенство, а заодно и деление людей на здоровых и фатально больных. Последнее обстоятельство не стоило бы упоминать, если бы не одно "но": Иисус регулярно занимается тем, что названо "исцелением". И занимается он им ровно в двух категориях случаев: либо поощряя таким образом за веру в него, либо, уже вне всяких вер, используя людей в качестве демонстрационного стенда, типа как во время того же обеда у фарисея:
"и вот предстал пред Него человек, страждущий водяной болезнью.
По сему случаю Иисус спросил законников и фарисеев: позволительно ли врачевать в субботу?
Они молчали. И прикоснувшись исцелил его и отпустил" (Лука 14: 2-4).
Все эти демонстрации логики инверсии-произвола, равно как и экспликации меновой этики, принято трактовать в рамках сентенции "Бог есть любовь" либо ее дериватов. [Почему это удается вот уже две тысячи лет — вопрос уже социальной психологии и просто психологии. А также церковной политики, которая табуирует любые вопросы к евангельским текстам. И еще — политики атеистов, которые эти вопросы формулируют слишком грубо и поверхностно.]
12. Как тривиальная реализация все той же инверсионной схемы выглядит и следующее оглашение Иисусом призыва в свои ряды:
"если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником;
<…> Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником" (Лука 14: 26; 33).
Стоит напомнить: все это за проблематичное будущее счастье возлежать рядом с Авраамом, Исааком и Иаковом. [Отставим тем не менее неизбежные ассоциации с мужеложством и "свальным грехом". Нельзя оскорблять чувства верующих. Заметим только, что в строгом согласии все с той же инверсионной логикой, отрекающийся от всего взамен ничего не получит, а вот ни от чего не отрекающийся, получит как раз все. Впрочем, стратегически логика мизера ничуть не противоречит логике обычной игры. Ничто, в конечном итоге, не помеха, если налицо безусловная личная преданность Иисусу.]
13. Именно об этом он, демонстрируя, естественно, все тот же логический перевертыш, ободряюще напоминает компании каких-то грешников и мытарей — мол, что
"на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии" (Лука 15: 7).
Покаяние, чувство вины, зависимость — вот что нужно не-миру, все прочее — гиль. Отсюда и подбор учеников Иисуса — типичных аутсайдеров, способных только повторять и имитировать. С тех пор, конечно, последние стали далеко не последними, но вот это — повторять и имитировать — осталось при них неукоснительно. ["Покаяние" оказалось, однако, чрезвычайно удобной психологической уловкой для всей западной цивилизации, которая, благодаря всегдашней возможности прибегнуть к нему, оказалась свободна в промежутках между покаяниями делать что ей заблагорассудится: типа как совесть, работающая в режиме "вкл." и "выкл.", причем, что очень важно, переключение это строго регламентировано — чтоб не было "мук". Именно и прежде всего в этом смысле можно ставить знак равенства между понятиями "западная" и "христианская" цивилизация, прочее — если не гиль, то, в общем, пустяки.]
14. За эту же телегу цепляется и "притча о блудном сыне", причем, что немаловажно для грядущего меркантилизма западной цивилизации, мотивом, который привел сына к покаянию перед отцом был именно его денежный крах, а следствием его стала отнюдь не просьба о вспомоществовании, но — "отче! я согрешил против неба и перед тобою, и уже недостоин называться сыном твоим" (Лука 15: 21). Легким движением невидимой руки явление переключается из одного регистра в другой, на него наводится христианский глянец — ну и т. д., в режиме дурной бесконечности.
15. Если притчей Иисус поделился перед мытарями и грешниками, то ученикам (правда, в разумных пределах слышимости говоримого фарисеями) открыл иную новость:
"Никакой слуга не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне" (Лука 16: 13).
Этот пассаж услышали сребролюбивые фарисеи, и, в строгом соответствии со своей функцией номер такой-то, посмеялись над ней. За что и получили очередную плюху палкой о двух концах:
"Он сказал им: вы выказываете себя праведниками пред людьми, но Бог знает сердца ваши: ибо что высоко у людей, то мерзость пред Богом" (Лука 16: 15).
Короче, где у человека левая нога, там у бога правая, и наоборот (в периоде). [Подозрительно похоже на расхожие даосские апофегмы вроде "знание — это незнание", "управление — это неуправление" и т. п. Не добирался ли Иисус случаем и до китайских гимнософистов? Отличная тема для как минимум пары сотен богословских диссертаций.]
В ходе этого показательного урока ученикам Иисус произносит слова, которые имеет смысл привести, имея в виду дальнейшее развитие его словесной активности:
"Закон и пророки до Иоанна; с сего времени Царствие Божие благовествуется, и всякий(выделено моей левой ногой. — А. М.) усилием входит в него.
Но скорее небо и земля прейдут, нежели одна черта из закона пропадет" (Лука 16: 16-17).
16. Притча о богаче и Лазаре, изложенная для той же аудитории, косвенным образом иллюстрирует, видимо, до сего момента так и не переваренную христовыми учениками процедуру, согласно которой где-то там первые станут последними, а последние — первыми. Кроме того, в ней Иисус более подробно рисует структуру не-мира: оказывается, он делится на "лоно Авраамово" и "ад", расположенный где-то ниже "лона", но так, что оба могут друг друга внятно созерцать и даже общаться между собою словесно. Тем не менее между ними — непроходимая пропасть. [Такой степени определенности описания — удобный повод для мистико-техногенных спекуляций, поэтапно адаптирующих разного рода "спецов" к религии. Начинается, как правило, чем-то вроде Авраама, оснащенного мобилой, продолжается освящением интернет-сайта, а заканчивается, как положено.]
К сему — финал притчи: богач в ответ на слова Авраама, что он получил уже доброе в жизни и потому должен теперь пострадать, а Лазарь, соответственно, утешиться, просит Авраама, чтобы он послал Лазаря предупредить богачевых братьев о местонахождении их ближайшего родственника, дабы те успели вовремя внести в свое поведение нужные коррективы. Потусторонний диалог продолжается:
"Авраам сказал ему: у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их.
Он же сказал: нет, отче Аврааме! но если кто из мертвых придет к ним, покаются.
Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то, если бы кто из мертвых воскрес, не поверят" (Лука 16: 29-31).
По поводу этого препирательства, а также осеняясь иисусовыми словами о непреходящести любых черт из закона, можно провести маленькое внутриведомственное расследование. В частности, разобраться, чем же именно богач погрешил против Моисея и пророков. Вот его имидж, как он дан в притче:
"Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно" (Лука 16: 19).
Смотрим, что говорит по поводу подобных персонажей Моисей: "Богатый не больше и бедный не меньше полсикля должны давать в приношение Господу, для выкупа душ ваших" (Исход 30: 15), т. е. и богатый и бедный равны, представая перед "Господом".
Пророки смотрят на эту коллизию несколько иначе, в том числе и стилистически. Особенно пронзителен взор у Исайи:
"И сказал Господь: за то, что дочери Сиона надменны и ходят подняв шею и обольщая взорами, и выступают величавою поступью, и гремят цепочками на ногах,
Оголит Господь темя дочерей Сиона и обнажит Господь срамоту их.
В тот день отнимет Господь красивые цепочки на ногах, и звездочки, и луночки,
Серьги и ожерелья, и опахала, увясла, и запястья, и пояса, и сосудцы с духами, и привески волшебные,
Перстни и кольца в носу,
Верхнюю одежду и нижнюю, и платки, и кошельки,
Светлые тонкие епанчи, и повязки, и покрывала,
И будет вместо благовония зловоние, и вместо пояса будет веревка, и вместо завитых волос плешь, и вместо широкой епанчи узкое вретище, вместо красоты клеймо" (Исайя 3: 16-23).
Резюмируем: Исайя пугает дочерей Сиона тем, что "Господь" лишит их богатства, заодно обезобразив. А чтобы этого не произошло, чуть ниже предлагается панацея: "Господа Саваофа — Его чтите свято, и Он — страх ваш, и Он — трепет ваш!" (Исайя 8: 13).
Что единит богача и Лазаря, несмотря на будущую между ними пропасть? Праздность. Один "каждый день пиршествовал блистательно", другой "лежал у ворот его в струпьях и желал напитаться крошками со стола богача" (Лука 16: 20-21). В чем принципиальная разница между Иисусом и Исайей (не говоря уже о Моисее, для которого данной проблемы просто не существует)? Исайя, человек мира, пусть и в медиумическом состоянии, но ничего не знающий о "Царствии Небесном", пугает обычными земными напастями, Иисус, агент не-мира, не восстает на экономический порядок вещей, для него главное — утвердить в сознании аудитории неотвратимую активность не-мира по отношению ко всей земной сфере существования: не-мир предстает в притче как идеологическая пенка, снятая с экзистенциального молока, и если присмотреться, то можно увидеть на этой пенке буквы, сходящиеся в одно слово: возмездие. Не-мир мстит миру за то, что мир не похож на него.
17. Притчей о Лазаре, однако, не исчерпывается очередное поучение Иисуса, вслед за нею он еще раз пинает мир, на сей раз как бы исподтишка:
"невозможно не придти соблазнам, но горе тому, чрез кого они приходят" (Лука 17: 1).
Иными словами: мир фатален; его идеологи, соответственно, враги не-мира, непреходящи; кары им не избежать. Все это не что иное, как манифест с объявлением перманентной войны, когда война как абстракция присутствует всегда, а ее конкретизация в лице поименованных врагов поставлена в зависимость от требований момента. Вне всяких сомнений — удобно, выгодно, надежно. [Но и — безнадежно для тех светлых умов, которые свято верят в окончательную победу "Добра" над "Злом" в рамках христианской доктрины. Такая победа в этих рамках даже не предполагается.]
Непосредственно к этому общему положению примыкает его приложение, преподанное Иисусом в виде наставления ученикам касательно того, как им вести себя по отношению к миру:
"Кто из вас, имея раба пашущего или пасущего, по возвращении его с поля, скажет ему: «пойди скорее, садись за стол»?
Напротив не скажешь ли ему: «приготовь мне поужинать и подпоясавшись служи мне, пока буду есть и пить, и потом ешь и пей сам»?
Станет ли он благодарить раба сего за то, что он исполнил приказание? не думаю" (Лука 17: 7-9).
Видимо, не столько душеспасительные, сколько душеполезные речи. И характерно, что как только дело дошло до социально-экономической иерархии, логика Иисуса, мигом забыв о пластичности, стала жестко прямолинейной, и "последним" недвусмысленно было указано на их место у параши. [Поскольку религиозники наверняка, ввиду беззастенчивого буквального смысла этих куплетов, будут настаивать на их исключительно символическом толковании, вот им, навскидку, наиболее возвышенный его вариант: сие — проявление неусыпной заботы "Господа" о душах своих овечек, которые, сколько бы ни напрягались во славу его и сколько бы ни истощились в этом напряжении, все равно, в любом случае, несмотря ни на что, потрудившись для него в одном, тут же должны начать трудится в другом. Ибо только в этом случае их, возможно, будет ждать награда — лежка по соседству с Авраамом и далее по списку. Аминь.]
18. Продолжая свой путь в Иерусалим и находясь между Самариею и Галилеею, Иисус, спрошенный фарисеями, когда придет "Царствие Божие", отвечал им:
"не придет Царствие Божие приметным образом,
и не скажут: «вот оно, здесь», или: «вот оно, там». Ибо вот, Царствие Божие внутри вас есть" (Лука 17: 20-21).
Разумный пиар. Указать признаки "Царствия Божия" — значит, взять на себя ответственность, не указать — значит, выказать слабость, неосведомленность. Правильный вариант — уйти от ответа таким образом, чтобы этот уход тем не менее выглядел как ответ. Более того, избран такой именно вариант, при котором ответственность возлагается на всех, кроме Иисуса, а поскольку это ответственность неизвестно за что, то играть на ней (равно как в положении "выкл." — игнорировать) можно сколь угодно долго — что и требовалось доказать. Чистая работа, объект эксплуатируется и по сей день.
19. Далее находим непременное "Кто станет сберегать душу свою, тот погубит ее; а кто погубит ее, тот оживит ее" (Лука 17: 33) и не менее непременное: "нет никого, кто оставил бы дом, или родителей, или братьев, или сестер, или жену, или детей для Царствия Божия, // и не получил бы гораздо более в сие время, и в век будущий жизни вечной" (Лука 18: 29-30) — и ничего, кроме как в этих схемы укладывающееся (вернее — их реализующее), более не находим. И потому прощаемся с Лукой.
