Я бы помнил, какого цвета у вас глаза.
Я бы, наверное, ходил на каблучках... курил.
Почему? Из удовольствия? Для виду?
Зимой — в капроновых колготках. Холодно.
Задержать взгляд на этом человеке. Так. Так. Так. Еще...
И не замечать этого.
Пусть пялится.
Неужели все время на такси? С утра?
А сдачу брать? Брать??
Покачивать бедрами слегка.
А вы — покачиваете? Давайте делиться опытом, а то мне несколько трудно в роли!
Рестораны... как часто? курить? снова??
Я плохо танцую... необязательно?
Что этот бык на меня уставился?!
И эти настойчивые прикосновения — всегда, везде. В ресторане, в такси, в купе... что? Неужели и в ванной комнате???
Мужчина! В конце концов, за кого вы меня принимаете?!
Кретин!!!

— Нет... Это я сам с собой. Ничего.

Осень, холодно. Я сижу на веранде, в лесу, в кресле, в валенках.
Хорошо.

Лето, дача, жара в этом нелепом сарае...
Я лежу на полосатом матрасе со следами случайных контактов, в брюках, носках и ботинках, и засыпая, думаю всякую всячину.
Вот мне снится, что я корова, хвост в репьях, глаза сонные, вымя... Брюхо отвисло. Объелась.
Трава пыльная. Пыль так и хрустит на зубах.
На губах корка пыли.
Противно.
Меня доят, тянут за вымя.
Пусто уже, чего дёргать?
Я бодаюсь, лягаю ведро...
Что-то с грохотом падает.
Кто там?
Это Зина пришла, уронила лопату.
Кто ее вечно ставит в проходе?!
Надоело уже говорить...

Человек сидит за столом и держит в руке авторучку. Карандаш держит. Гусиное перо. Пишущую машинку. Над головой — хрустальная люстра, сбоку торшер, нa столе — свеча. На стене — лучина.
Я вижу, как в его черепной коробке откуда-то из глубин сознания (из сердца, из души) выползает мысль, принявшая форму стиха. Все ее брюхо перемазано рифмами.
Пролезая через мозговые извилины, сквозь сердце (или душу), она часто цепляется брюхом, и рифмы осыпаются с него. Когда мысль ложится на бумагу, многих рифм уже не хватает. Человек торопится. И он заменяет пропавшие рифмы первым попавшимся словом, взятым с потолка.
Наконец, он заканчивает свою работу, подносит лист ближе к свече, к люстре, торшеру, лучине, и внимательно прочитывает. Робеет, волнуется, ждет. Я в это время гляжу в потолок. Потолок опустел, и на нем уже не найти первого попавшегося слова, да и второго, третьего. Пусто.
Потом из угла выползает первое потерявшееся слово, за ним второе, третье, четвертое, пятое, шестое, седьмое, восьмое... Целая колонна ускользнувших слов.
— А ты, брат, разиня! — говорю я автору.
Он испуганно роняет лист, оглядывается на меня, переводит взгляд на потолок — и надолго застывает в этой странной и неудобной позе.

Он ищет ее всю жизнь, и знает, что найдет.
Они случайно встречаются, и он сразу узнает ее. Он бежит к ней, что-то говорит, но она не слышит его, не слышит, и кажется, даже не видит. Он мучительно пытается что-то ей объяснить, но она проходит мимо, мимо и мимо, погруженная в глубокую тишину, и уходит. Он хочет побежать за ней, но вместо этого продолжает говорить; говорит, говорит, восклицает и почти кричит. В словах его просьба, мольба, страдание, слезы отчаяния. Восторг...
Он говорит, говорит, и не может остановиться. Он еще помнит, что надо куда-то бежать, сказать что-то важное, что-то сделать, но что? что? куда?
Он стоит, восклицая, изливая бесконечный словесный поток. Слезы душат его, и с этими слезами приходит к нему какое-то горькое и отчаянное удовлетворение.
Идет время, время идет. Он стоит все там же, старый, седой, с поблекшими глазами, известный всем — местная достопримечательность. Память изменяет ему, и он забывает все, даже слова. Слова постепенно теряют смысл, теряют начала и концы, распадаются на звуки. Звуки кружатся в воздухе над его головой, поблескивая, словно снежинки.
Он стоит молча, углубленный в себя, с остановившимся взглядом слезящихся глаз...
А где-то над ним, все выше и выше, кружится, кружится, кружится, кружится бесконечный хоровод хрустальных звуков...

Одна женщина необычайно сильно любила некоего мужчину. Желая выразить силу своего чувства, она так сжала его в объятиях, что он взвизгнул и сразу умер.
Она перенесла это героически.
Только раз она потеряла сознание — когда его голову отскребали от ее груди.