Уметь цитировать без оглядки — безусловно, счастливое свойство. Но мне кажется, что еще счастливее свойство, когда чужое знание умирает в тебе, чтобы прорасти своим.
К слову — нечто в тему из Цветаевой: ей было не важно, как ей ее же и объяснят, ей было важно, что человек из нее понял для себя.
Я просмотрел статьи Мелешко и Гусейнова (в сб. про мораль-философию у Толстого), а потом — так уж случилось — прочитал в «Особой папке» НГ рассказ пленного офицера-немца о зверствах своих соплеменников, в котором было и это:
«Примерно 10 км севернее Брянска мы проезжали мимо горящей кучи тел, из которой еще вырывались крики сжигаемых жертв. Вокруг стояло гражданское население, люди плакали, кричали от ужаса и причитали. На мой вопрос, что здесь происходит, один из охранников нам рассказал, что это сжигают жителей, подозреваемых в том, что они партизаны. Здесь было около 156 мужчин и 50 женщин. Часть из них уже сожгли.
Я спросил солдата: вы их так просто сжигаете?
— А что же с ними еще делать, с русскими, — ответил солдат, — не хватает деревьев, чтобы можно было бы всех перевешать».
Статья Мелешко — это односторонний и слепой априоризм: «Другое дело — страдания во имя учения Христа, которые пробуждают человека к истинной жизни» (конец цитаты). Именно такие утверждения вызывают у других людей, желающих пострадать за чье-нибудь другое учение, которое они столь же уверенно полагают истинным, желание разобраться, кто из них прав, белыми ручками по грязной морде. Процесс, обреченный на non-stop.
Гусейнов не в пример тоньше Мелешко: «Разумеется, насилие насилию рознь». Однако конечный (после нарезки из Кантов, Гегелей и Гоббсов) вывод о том, что «насилие не может получить нравственной санкции даже в порядке исключения», сделан неизвестно зачем. В 30-е годы в одном из районов Ленобласти местный райначальник указом запретил совершать преступления. Абсурд, зато зачем, более чем понятно: для красоты отчетности.
О немцах. Боль и ненависть костер из русских вызовет тоже только у русских (да и то не у всех). У прочих — в лучшем случае — что-нибудь типа: «Мы возмущены…» — и следом сто тридцать четыре подписи (например). Это — объективная реальность.
Насилие, которое будет совершено над такими немцами, на мой взгляд, не нуждается ни в какой нравственной санкции. Однако для людей с хорошо сбалансированной психикой зрелище заживо сжигаемых людей может оказаться вполне приемлемым. А корпоративная солидарность с палачами обеспечит и назидательную приятность от него.
Повторяю, я не вижу другого способа «нравственно осудить» такого немца, кроме как убив его. Это, безусловно, субъективная реальность, но самопроизвольное чувство безальтернативно, в нем нет пунктов и подпунктов. И мне нет дела до того, хорошее оно или плохое или добрый я в этот момент человек или злой.
(Тут, правда, есть закавыка скорости реализации чувства: если возмездие мгновенное — одно дело, если отложенное — неизбежна казуистика, а вместе с нею и тома рефлексий, и тогда возникает разделение труда: пока одни рассуждают о «нравственных санкциях», другие просто убивают или заставляют убивать).
Исходя из вышесказанного, я уверен, что доктринального решения проблемы насилия нет. То есть, несмотря ни на какие угодно духовные коктейли, составленные из самых разнаилучших ингредиентов.
К сему, напоследок, сценка из жизни: толпа у дверей в ОВИР, люди толкаются и хамят друг другу, утверждая свое право на первородство. А потом, не в силах сорганизоваться сами, начинают громко требовать прислать к ним хоть какого лейтенанта, чтоб он навел среди них порядок.
«Вчера отряд ОМОНа разогнал дубинками демонстрацию мазохистов. И те и другие получили громадное удовольствие».
