Лев Николаевич Толстой, огорчивший как-то Софью Андреевну словами: «Я пишу то, что думаю, и то, что не может нравиться ни правительству, ни богатым классам…», а было это в 1892 году, несколькими десятилетиями раньше написал еще и «Войну и мир». Ею, особенно второй ее половиной, он огорчил уже Ивана Сергеевича Тургенева, которому сильно не понравились ни толстовские размышлизмы об истории, обильно в нее инкорпорированные, ни сам факт разрыва грубой публицистикой нежной художественной ткани (она была И. С. как раз по нутру). Так вот, смысл этих рассуждений, поскольку мне они скорее нравятся (в отличие на сей раз от художественных материй), я и хочу коротко напомнить, и смысл их таков: пытаться понять что-нибудь — это значит пытаться понять его во всех взаимосвязях, а поскольку рациональным путем все связи установить невозможно и тем более невозможно протянуть все логические цепочки от причин к следствиям (которые, к тому же, подвижны и по-настоящему неуловимы), единственным реальным способом постижения остается интуиция, рожденная инсайтом, носители которой, однако, в глазах людей, линейно и прагматически мыслящих, выглядят как представители частотного диапазона от «олухов» до «чудаков».
Если кому-нибудь придет в голову читать дальнейшее, то прошу его считать меня неформальным делегатом от этого никчемного племени.
Итак, вот два события: 1) российские консульства в странах СНГ и Балтии, не зная, как применить на практике новый закон о гражданстве, перестали принимать заявления о вступлении в российское гражданство и 2) в Чечне упал очередной вертолет, похоронив в себе очередную сотню человек. События эти оказались приурочены к тому, что кое-кто кое-где еще пытается подавать тоже как событие — к годовщине так наз. «августовского путча» 1991 г. (A propos, замечание для мистически настроенных персон: о, не случайно основная масса бед «новой, свободной» России приходится на август месяц, о, это знак, который надо… — и т. д.).
Я пока не слышал, чтобы кто-нибудь ставил эти два факта в какую-нибудь взаимосвязь. Более того, обходиться даже без намеков на вероятность таких связей — обычный политологический бонтон. Типа: в одной совсем недавней «Независимой газете» разные политдескрипторы рассуждали о последних инициативах на российско-белорусском объединительном фронте, и, разные по именам, рассуждали одинаково по сути: мол, кто кого объегорил, Путин Лукашенку или Лукашенко Путина — далее списка из этих двух имен движения мысли никакого не было. То есть даже народы русский и белорусский, не говоря уж о прочих, их не волновали.
Я недавно побывал в Ярославской и Архангельской областях и вполне намеренно, из интереса, пытался оборотить взгляд попадавшихся мне (тоже разных по именам) собеседников на политическую ниву: никто из них не захотел пахать ее языком. Никто. Люди житейские не хотят обсуждать темы, на которые не распространяется их компетенция: время «пикейных жилетов», если оно там и наступало, то прошло. «Пикейные жилеты» — это именно и только нынешние политологи, которые, игнорируя материю жизни, орудуют ее знаками, причем исключительно специфическими и потому наиболее (ими же) стертыми. Кроме того. Политологи, которые обсуждают войну в Чечне, не хотят идти воевать туда (или, если они противники войны, отправляться в Чечню и агитировать против нее). Солдаты, которые воюют в Чечне, не читают газет и не лазят на интернет-сайты. Те из них, кто там воевали и с кем мне удалось перекинуться словами, не понимают, чего и ради чего они там делали и находились. И я им ничего не мог объяснить, потому что я тоже не знаю. Хотя и могу воспроизвести линейную логику тех, кто «знает».
Собственно, оставаясь в пределах этой логики, «знание» себе как бы гарантируешь, если, конечно, находишься «в курсе» и имеешь под руками набор фактов и имен.
И пируэтом — в порядке невместного лирического отступления — образчик добывания инсайдерской информации (или, если напрячься хитрее, вброса дезы): иду, опаляемый июльским солнцем, по обрывистому берегу Волги в одном из приволжских городков. Вдруг в спину с одного из выходящих задами на берег огородов слышу окрик. Оглядываюсь — нетрезвый мужик в трусах, когда подхожу к нему, явствует простейшее — сигаретку бы. Из его ответного на нее словесного потока вытекает, что он воевал в Афгане, в Югославии, в Приднестровье, на обоих чеченских. То есть профи, который сейчас на отдыхе, который ему уже надоел, пьет, обмозговывает, куда бы по новой: «Вот — но это военная тайна! — с Кубой зовут…» — и испытующе смотрит на меня. Помедлив чуть, реагирую: «Это что же, американцы хотят нашими руками…» — «Аллах акбар! Наконец-то понял!» — удовлетворенно прерывает он меня.
Оставляю без комментариев. Собственных во всяком случае. Но готов предоставить несобственный — в особенности для тех, кто трактует будущее как опрокидывание в него известных и любезных им тенденций (или как произвол [«промысел»] некоего «Бога», который произвол опять же любезен им потому, что этим произволом можно крыть все, что им не любезно): «Законы природы осуществляются не вопреки случайностям, но через случайности» (Станислав Лем, из рецензии на несуществующую книгу «The World as a Holocaust»).
Теперь о гражданстве с вертолетом. Российское гражданство, а эта песня исключительно о нем, лично я, живя тогда еще уже в Эстонии, а не Эстонской ССР, получил так: отстоял летним погожим днем 1993 г. в Таллине на ул. Лай двухчасовую очередь в российское консульство, сдал в итоге две фотокарточки 3х4, заплатил 1 или 2 кроны (2-3 рубля) и получил соответствующий штамп в тогда еще, понятно, советского образца паспорте. Все это называлось «упрощенной процедурой», которая потом, естественно, только усложнялась и потому, в соответствии с линейной логикой ее усложнявших, не могла не прийти к нынешнему ее состоянию.
Чтобы обозначить самую болевую, на мое разумение, точку, с этой переменой (конечно, неявно! безусловно, это чистая спекуляция!) коррелирующую, замечу: упрощенной процедура была в то время, когда
сокращение населения России было еще неочевидным, а превратилась в спотычку ровно тогда, когда по отдельным регионам России, самым, между прочим, русским по нацсоставу, смертность превзошла рождаемость в три раза, а в целом по стране двукратно превышает ее. И когда приезд в страну людей из-за ее пределов на ПМЖ стал основным источником пополнения населения. Для хотя бы элементарного облегчения какового приезда, добавлю, и прежде не делалось ровно ничего.
Тем же июлем с.г. у паромной переправы через ту же Волгу я разговорился с местным парнем-стригунком («бритоголовым»; хе-хе, они все там такие), он сказал, что ему тридцатник, что был женат и что теперь развелся. — «А дети есть?» — спросил я. — «Дурак я, что ли?» — обрезал он меня, впрочем, вполне дружелюбно.
С вертолетом сюжет еще менее латентен. В Чечне происходит обоюдное постоянное, последовательное, но, правда, относительно постепенное истребление людей (граждан России, называемых и обзываемых, однако, по-разному), о целях которого официальная ложь одной истребляющей стороны сообщает, что это «антитеррористическая операция», а неофициальная ложь другой истребляющей стороны настаивает на том, что это «освободительная война». Были бы вертолеты на тысячу или десять тысяч человек, они бы тоже падали, но их нет и потому, к счастью для непрерывности процесса истребления, он идет более или менее размеренно. Во всяком случае, как бы нечувствительно для большинства населения страны, которое научили/научилось (подчеркивать оба слова) поднимать голову не выше уровня экрана телевизора.
В одном из очередных городков по пути своего летнего следования я жил в доме, где парень Игорь только что, весной, вернулся из армии, последний год которой оттрубил в Чечне. Чего он там делал, он не понимает, чего делать на «гражданке» — не знает, но его с тех пор, как он вернулся, упорно зовут в местную милицию. Он уже готов сдаться, смущает одно: «Как же я своих ребят забирать буду?»
Фигли интеллигентничать, для того и милиция, чтоб своих брать. В этом пункте, как я вижу — возобновим во рту рафинадный вкус интеллигентности: спасибо возможному инсайту — и сходятся все тенденции нынешнего времени: брать или умерщвлять своих.
