Ю р и й    И щ е н к о

П И О Н Е Р Л А Г Е Р Н Ы Й   Т Е А Т Р

Авторские орфография и пунктуация заботливо сохранены.

П О Б Е Д А    Р О М А Н Т И З М А

Драматическая сценка для Елены Кузьменок, в которой присутствуют ее друзья Тутса и Владимирзский.
Владимирзский — протухший наркоман.
Тутса — ангел во плоти.

Молодожены Владимирзский и Тутса после первой брачной ночи встречаются за завтраком.
Тутса: Ну ты меня вчера и выебал, Владимирзский!
Владимирзский: Я тебя? Вчера?
Тутса (утвердительно кивает головой): Ты. Ты меня вчера выебал.
Владимирзский: Что ты такое говоришь? Опомнись, Тутса!
Тутса: Лучше сам вспомни. Ебал, ебал, и не помнишь. Еще как ебал!
Владимирзский: Остановись! Не было такого!
Тутса: Ничего себе, не было! Всю выебал, всю-всюшеньку.
Владимирзский: Тутса! Я любил тебя вчера! Понимаешь? Всю ночь всю Тутсу я любил!
Тутса: Да, конечно. Но при этом и ебал. Что, будешь отрицать или не будешь отрицать?
Владимирзский (потерянно): Значит, выебал?
Тутса: Еще как! Всю-всюшеньку так вот прямо и выебал меня Владимирзский!
Владимирзский (больше не может пить кофе): Я тебя выебал, Тутса. Я тебя и уебу.
Занавес резко падает на головы молодоженов. Они при этом кричат: Владимирзский — ужасающим голосом, Тутса — голосом пожираемого ягненка.
Объявление для публики: "Уважаемая публика! Спасибо за внимание, приходите в гости".

В    Н Е Б Е    П О К Р Ы Ш К И Н

(сценка с апокалипсисом)

Сцена со множеством ненужных предметов и строений в стиле "княжеская коммуналка". В центре сцены стоит потерянно Мария. Замечает зрителей и обращается к ним.
Мария: Милые мои, если бы вы знали. Здесь вот так много места, а я совсем одна. Не из-за того, что зла или горда, или испытываю извращенные эмоции. Просто не нашлось для меня хоть какого-нибудь напарника, друга, партнера, что ли...
Напарник (высовывается из люка в столе на сцене): О, Мария!
Мария: Чего тебе?
Напарник: О, Мария!
Мария: Ну?
Напарник: Ну, Мария, Машенька, милая...
Мария (сурово перебивает): Хуй тебе.
Из-за кулис появляется летающий хуй, пронзает насквозь напарника. Пронзенное мертвое тело облагораживает сцену.
Мария: Так вот. Вот так каждый раз, несть им числа и нет мне спасения, не утолить жажды. И я одна.
Друг (спускается на лонже из-под потолка, зависает метрах в двух над сценой): Привет, Мария!
Мария: Привет.
Друг: Мой привет, твой привет — два привета! Мой голос, твой голос — это много голосов. Это хор, унисон, Мария!
Мария (раздраженно): Хуй тебе.
Из-за другого края кулис опять появляется летающий хуй, некоторое время кружит вокруг барахтающегося друга, наконец пронзает его. Сцена облагораживается еще больше.
Мария (садится, вытянув ноги): Я опять одна...
Партнер (выходит из шкафа, волоча натруженные ноги, свистит на дудочке): Извините, я не помешал?
Мария (нежно, но по инерции): Нет, не дождешься. Хуй тебе.
Партнер (огорченно): И мне тоже?
Мария (огорченно): Ага. Тебе тоже.
Из того же шкафа с трудом вываливается огромный хуй и поражает партнера предательским ударом в спину. Партнер в конвульсиях умирает, его дудочка звенит последней нотой. Над сценой гром и молнии. Зрители хохочут, Мария поддается их веселью, тоже смеется. Из-за кулис выходит, пританцовывая, маленькая девочка.
Мария (педагогично): Чего тебе, девочка?
Девочка (начинает плакать): Я маму потеряла!
Мария (торжественно): А вот хуй тебе, а не маму.
Девочка: Это тебе хуй.
Делает неприличный жест и уходит. Появляется длинный белый летающий хуй. Мария завороженно следит за его маневрами. Пронзенная летающей смертью, она долго мучается. В зрительном зале — апофеоз веселья. Но превозмогая смертную истому, Мария поднимает голову и говорит.
Мария: Хуй вам всем.
Эскадрилья реактивных летающих хуев нападает на зрительный зал.

конец сценке

Писано 6 янв. 1992 г.

Г О Л Ы Т Ь Б А

не для нервных или простых и здоровых
(философский этюд)

Абсолютно пустая сцена. Выходят двое, оглядывают мир и друг друга.
— Значит, снова с тобой.
— Снова здесь.
Смотрят в зал.
— Сегодня их много.
— Ничего, мы им устроим. Крыша точно поедет, или их, или театра. Пусть сами выбирают.
Держат друг друга за руки, с видимым усилием думают.
— Давай займемся половыми извращениями.
На эти слова треть зала спасается бегством.
— Причем самыми жуткими извращениями, смачными и неописуемыми.
На это уходит еще треть зрителей.
— Им там хорошо видно и слышно?
— Бедные мои, вы перебирайтесь поближе, сюда к рампе.
Оставшиеся в зале толпятся у подмостков: раскрытые рты и горящие глаза.
Остальное произносится прерывистым чувственным шепотом:
— Ты мне сегодня веришь?
— Не дура, кажется.
— Ты что, женщина? Дай глаз.
— Взамен?
— Взамен тоже глаз.
— Мне лучше ухо, ладно, после глаза.
— Не лижи меня, видимости никакой.
— А в носике-то волосы!
— Поменьше чем у тебя.
— Поры у тебя такие симпатичные.
— Причем уксусом из них не пахнет.
— А язык твой черен как душа.
— А твой розовый и длинный как глупое животное.
— Кстати о животных. Пускай их.
— Эй там, пора пускать животных.
Выходят из-за кулис в чинной последовательности: Верблюд, Шимпанзе, Лев, Гиена, Страус и Жираф. Они ходят кругом вокруг парня на полу. Пара раздевается, чем меньше одежды на героях, тем быстрее водят хоровод животные.
— Что тут твое, что мое? Не соображу.
— Мы распадаемся на составные и кружим, кружим.
— Снова рядом, всегда рядом, никогда вместе. И вместе — это тоже рядом.
— А если вот так? Эти козлы еще там?
— Такое тоже, козлы там, жираф устал, верблюд плюется.
Верблюд плюет в публику, лев кому-нибудь откусывает голову, гиена с пеной у рта рычит на лысого в очках интеллигента. Обезьяна орет и мочится с разбегу на передние ряды. Двое голых со сцены наблюдают. Зрители еще на что-то надеются. Тут едет крыша у театра — и с неба спускается дождь.

Конец сценки

Ж А Р    К О С Т Е Й    Н Е    Л О М И Т

сценка

На огромном пустом пространстве сцены лишь торчит самодельная береза, сколоченная из досок от ящика и раскрашенная в черно-белое состояние — известью и карболаком. С двух сторон от дерева сидят парень и девушка. Голые. Он низенький, толстый брюнет; она высокая худая блондинка.
Парень: Знаете, как это бывает. Иду, вижу ее (жест в сторону соседки). Эту маленькую, полненькую черноволосую богиню. Говорю ей громко — Люблю я тебя, ах, ты моя ненаглядная. Пора нам с тобой в дорогу!
Его слова сопровождаются запуском в зрительный зал большого количества галдящих птичек. Вспыхивает над залом самодельное солнышко, туда-сюда со скрипом движутся небольшие облака.
Девушка: Его вы не слушайте. Я тоже, когда увидела его, подумала — Этот высоченный мужик с осиной талией даст мне знать, что почем. Он рвался ко мне, а я объясняла. Мне почувствовать надо, попривыкнуть к его неистовости и необходимости. Гульнуть по улицам семь-десять вечерков, цветы нюхать, а он пусть дарит и дарит. Чтоб честь по чести!
Из помоста вылезают цветы больших размеров и кричащих расцветок. И другие предметы, чьи функции не всегда ясны. Парень встает, неверными шагами идет к девушке, по пути отламывая выросший зонтик, также отламывает и дарит ей цветок. Помогает встать.
Девушка (плотно прижавшись к парню): Отдалась я ему. Мне что, мне сперма тоже нужна. (Парень глухо кричит: А! А!) Но у нас обнаружилась сексуальная несовместимость. (Отталкивает парня).
Парень: И тогда она разлюбила меня!
Парень тоже толкает девушку, та падает. Оба громко стонут. Парень мечется по авансцене, трогательно протягивая руки к зрителям. Над залом облака закрывают солнце, накрапывает дождик, резко темнеет. Парень дарит свой зонтик девушке в первом ряду. Девушка дарит бабушке со второго ряда прозрачный плащ.
Девушка: Но потом я его простила. Говорю, вернись, мы проживем без секса, зайчик мой кучерявый. Вернись, будем джентльменами. А он не согласился, не захотел!
Дождик перешел в проливной ливень, с громом, молниями и крупным градом.
Парень (вздымает руки): Потом я вернулся, но боже! Что там было!
В зрительном зале пошел снег. Уже и на сцену задувают порывы метели. Парень и девушка, спасаясь от вихря, обнимаются и пытаются смыться.
Зритель (вынырнув из сугроба, с сосульками на носу и подбородке, и не выдержав драматического напряжения): Ну что там дальше было?! Скорее, сообщите, что дальше!
Вбегает запыхавшийся мальчик и кричит: ВСЕ КОНЧИЛОСЬ ХОРОШО!!!
Погода резко меняется к лучшему. Снова солнце, белые тучки, яркий свет и птичий гам. Безумно обрадованные зрители вызывают исполнителей на бис, шумно обсуждают спектакль и нехотя расходятся.

конец очередной сценки

З О Л О Т О    М И Р А

(когда все круто, о, как круто)

Действуют: Лена Кузьменок по прозвищу Манька, Илларион — Долгоносик, Таня-Тутса — Котейка, Саша-Арагорн — судьба Гарсии Лорки. На сцене раскидистое дерево, на ветках сидят и говорят.
Манька: Нахуя, блядюги, заебали, она девочка, сука непорченая! Вот.
Долгоносик: Конфидициально, мать, конфидициально, мать, конфидициально.
Котейка: Не знаю. Не знаю! Не знаю... Не знаю или знаю?
Судьба Лорки: Всем тут не выебываться, всем пиздец.
Манька:

Любимый мой, любимая, не помню,
Лишь помню Симеиз за горизонтом.
Я помню след гитары на скале,
Ей три гроша цена, но нет тебе прощенья.

Долгоносик: Ирреально, мать, ирреально, мать, ирреально.
Котейка: Вешаться или не вешаться? Любить или не любить? Ехать или не ехать? Целоваться по любви или целоваться без таковой? Нежность или гордость? Радость или печаль? Говорить или молчать? Думать или вряд ли? Не знаю, бля. Нихуя не знаю. Не знаю...
Судьба Лорки: Да. Всем пиздец.
Вне очереди Долгоносик: Супрематично, батя, супрематично, батя, супрематично.
Наконец рушится кроной огромное дерево, все затихает, лишь мелко дрожат листья на поникших ветвях от рокота продолжающихся внизу там разговоров.

конец сценке

К А К    У Б И В А Л И    Б Р Ю С А
Б Е З Ж А Л О С Т Н О Г О

сценка с обобщением

На сцене все нормально, лишь слышно далекое характерное ржанье. Оркестр исполняет бравурную музыку.
Из-за кулис несут через сцену длинной вереницей порубленных рыцарей: кого за руки, кого за ноги, кого на веревке волочат, некоторых, убедившись, что кончились, тут же бросают. Все слуги-носильщики равно с господами окровавлены и измучены.
Первый слуга (оглядываясь вдаль): Да, что-то в нем есть...
Второй слуга: Что-то и во мне есть. В нем есть нечто определенное! Пошли. (уходят со сцены).
Ржание обрывается. Появляется всадник на коне. Шага три конь делает буднично, потом одной передней падает на колено, падает второй передней. Падает обеими задними на колени. Некоторое время перебирается на четвереньках, у рампы всхрапывает и валится в оркестровую яму. всадник едва не следует за ним. Музыка в яме обрывается, слышатся вопли, стоны, маты.
— Что, не ждали, скоты! — кричат из зала в яму.
Брюс Безжалостный (Это он, узнаю его, встал прямо, гремя латами и истерзанным телом): О, это была славная битва. Сотни рук с мечами и копьями целились в меня. Сотни глаз испепеляли огнем и злобой. Сотни шпор прыскали кровью, а кони тянули свои зубы. Славно!
Крадучись, на сцену забираются бабы. Кто в знатном платье, кто в мешковине или лохмотьях, а кто и голышом. Брюс обращен лицом к зрительному залу, бабы группируются за его спиной. Одна из баб хватает с пола окровавленный меч и бьет Брюса сзади по плечу.
Первая баба: Три раза забрюхатил, окаянный! Вот тебе!
Брюс (оборачивается и сплевывает): Фу ты, баба.
Снова было смотрит в зал, но тут вторая стреляет в него из лука — тетиву ей натягивали сразу трое. Стрела выпыривается из его груди.
Вторая: Помнишь, как девственности меня лишил? Я как дура пять лет никому не давалась! Вот тебе за это!
Остальные бабы скопом хватают копье, разбегаются и протыкают Брюса насквозь. Он неуклюже взмахивает руками, качается, еще удерживаясь на месте.
Брюс (грустно): Эх, как оно! Смехота да и только. Может, не тех я крушил? А, братцы?
И рушится вослед скакуну в оркестровую яму. Там разом прекращается вся возня и стоны. Гробовая тишина.
Но тут в зале звучит:

Вставай, проклятьем заклейменный
Весь мир голодных и рабов...

Над залом вырастает лес копий, с грохотом встают с кресел ратники, ровными рядами идут приступом на сцену и сметают обосновавшуюся там нечисть. Гонют, нещадно истребляя, за кулисы. Все тихо стало. Ни живой души, пустой театр.
Но вдруг из ямы высовывается лошадиная морда, рыщет глазами, прядет ушами, успокоившись, кивает вовнутрь. Оттуда ей отвечает протяжный стон. И воодушевленный надеждой. оркестр играет бравурную музыку!
Это конец. Читавшим — встать и почтить память жертв за правое дело.

апрель 92 г.

Б Е С Е Д Ы    О    В Е Ч Н О М

(сценки с метаморфозами)

Персонажи:
Ангел Петя — в прошлом мужского пола
Ангел Федя — в прошлом женского пола
Мужик с огорода

На сцене дерево, плетень, грядки, пугало. В небе появляются ангелы, тяжело машущие куцыми крылышками. Петя летит у земли, почти перебирая по почве ногами. Федя повыше, со стонами и жалобами.
Федя: Невиновата я, господи, или не настолько, чтобы день и ночь надо мной измываться.
Петя: Он терпел и нам велел.
Федя: Петя, ты сопоставь. Он, почитай, три дня повисел, да отмаялся. А я уже год пор-р-х-хаю, пропади оно в преисподнюю.
Петя: Молчи, Федька, молчи, стерва курносая.
В тишине совершают круговой полет. Из-за дерева выскакивает насупленный мужик с бородой и хворостиной. Завидя летающих, резво бросается за ними и колотит хворостиной, больше заземленного Петю, смачно и без устали.
Петя: Мужик, ты чего делаешь? Офонарел совсем!
Мужик молча продолжает дубасить.
Федя (взлетев на безопасную высоту), визгливо: Прекратите безобразничать!
Петя: Мужик, бога побойся, его тварь обижаешь. Мужик, я тебе щас пиздюлей навешаю, если не отстанешь! Богом клянусь, отхуярю!
Мужик (продолжая колотить): Не грози, вша залетная, не грози.
Петя (пал духом, плаксиво): Я ж не ворона, слышь...
Федя: Он не ворона.
Мужик (удивленно): А кто ты?
Петя (садится на землю, руками прикрывая голову): Птаха божья, подожди, ангел, вот, ангел я!
Мужик (тычет вверх хворостиной): А это? Баба твоя?
Петя (с отвращением): Какая там баба, тоже ангел, хоть и стерва.
Мужик: Значит, божий промысел ведаешь. Тогда говори, почему картошка не уродилась?
Петя и Федя, хором: Не знаем.
Мужик: Ну а сам бох-то этот на небе есть? Или пусто? Может улетел он или вообще сгинул?
Петя: Есть.
Федя: Нет.
Мужик (замахивается хворостиной): Аргументированно!
Петя (хитро): Слетай, сам выведай.
Мужик (заинтересованно): А на чем? На бабе этой? Тоща...
Петя резво снимает из-за спины крылья и дает мужику.
Петя: На, пользуйся. А я пока караулить буду, вместо тебя.
Мужик: А чего мне с ними делать?
Федя: Мужичок, слышь, он тебя дурит. Не соглашайся.
Мужик (посмурнев): Дуришь?
Петя: Да что ты, это Федька тебя боится, вдруг приставать будешь.
Мужик: Федь, ты там не бойся, я не приставучий. Раза три сделаю тебя и отвалю. Заметано.
Федя с высоты падает в обморок. Петя присобачивает крылья мужику на спину, тот с блаженным видом машет, поднимается над землей.
Мужик (вспархивая и оседая): Петька, как ты в ангелы пролез?
Петя (мрачно): Да интересовался все, есть ли кто на небе или нет... (пинает лежащую без чувств Федю) Пшла, давай, давай!
Мужик (недоуменно): И чего?
Федя взлетает, печально смотрит сверху. Петя берет с земли хворостину.
Петя (торжествующе): Раз поинтересовался, два поинтересовался, год мучался, второй год, о бабах забыл, о футболе забыл, о пиве забыл. О всем забыл. А потом как-то проснулся и полетел.
Мужик: И чего?
Петя: И до сих пор летал. А теперь ты летать будешь. А ну пшла, тля залетная!
Гоняется за мужиком и лупит того хворостиной.
Федя (из отдаления): Эх, Петя, Петя, зря ты так. Айда, мужичок, вместе полетим.
Мужик (отчаянно путаясь в ветвях дерева): Ты у меня, курва, полетаешь, дай только от психа избавиться! Я тебе полетаю!
Федя визжит и удирает поверху, мужик бросается за ней. Внизу Петя гонится за ними, стараясь достать хворостиной.
Петя (прогнав пернатых): Ну, теперь житуха! Есть ли бог? Есть. Теперича я тут бог. Всем ясно?
На заднем плане пролетает ангел. Петя бросается в погоню.
Петя: Пшла, ворона бесхвостая! Прочь отсюда, прочь!
Исчезает со сцены. Занавес.

конец сценке

Писано в конце апреля 1992 г.

М О Л И Т В А

сценка с богослужением

На сцене дерево, крона которого теряется в верхах игрового пространства. Под деревом куст, где поет птица. Некоторое время и зрители, и все остальные наслаждаются пением птицы. Выходит девочка с корзинкой в руке, приплясывая, кружит вокруг дерева и куста, вдруг внезапно бухается на коленки и утыкается лбом в древесный ствол. Птичка испуганно умолкает.
Девочка (истово): Слышишь ли ты меня, Господи? Если да, то послушай, пожалуйста. Говорю с тобой я, бедная девочка сорока двух лет от роду, и ручки мои болят, ножки отсыхают, нет во мне никакой радости и блаженства, а такое несправедливо! Я ведь помню о тебе, боженька, вижу радость твою и твое торжество, твое величие, всеобъемлющий замысел твой и промысел. И кайфую от всего такого, Господи, и кайф мой, нежность моя, они кротки и благочестивы перед ликом твоим и твоим провидением. Но только дай мне мальчика.
На дереве сконфуженно хмыкают.
Девочка (возведя очи горе): Я знаю, я вижу и ощущаю, что тут творится. Смятение умов, экология гибнет, кругом мешанина какая-то, брожение, суета, и на глазах наших надвигается, подминает мир и красоту вселенское столпотворение. И странно, неуклюже, не к спеху просить мне о малом, всею душой сочувствуя тебе и остальным в большом, постигая масштаб и размашистость битвы происходящей. Но только дай мне мальчика!
Девочка (гордо вскидывая голову): А может быть и так, что это и есть главное. Не будет у меня малого, не дадут мне моего, не получу радости и покоя, и тут все вы там горько пожалеете и проклянете свою скупость и невнимательность. Вот увидишь, так оно и будет! (переходит снова на просительный тон) Ну это, может быть, сгоряча я тут и остервозилась, или там покоробила слух твой и зренье твое, ты не серчай, боженька. Ладно даже, не хочет отдать именно этого мальчика, на роду ему написано бабником или негодяем быть, так дай другого, миленького и веселенького какого-нибудь. Ну дай, а?
Поспешно высыпает из корзинки яблоки, отирает ладошками и показывает небу.
Девочка (льстиво): Видишь, каких гостинцев я тут принесла, яблочки сладенькие, ты скушай, одичал небось там, все в заботах и хлопотах. Скушай, а я еще принесу. Если ты меня послушаешься, я все смогу сделать. Молиться аккуратно и искренне, работать, детишек десяток нарожать, пожалуйста. Только не забудь, ага? Я побегу, мне коров доить, а ты яблочки прибери, тут народ такой, мигом залапают. И про мальчика не забудь. До свидания.
Девочка уходит. С дерева пыхтя спускается рыжий пацан. Хватает яблоко, кусает, кривит рожу и запускает огрызком в сторону уходящей девочки. Слышен звонкий девичий вопль. Пацан хохочет. Затем последовательно надкусывает несколько плодов, прицельно пуляя огрызками в зрительный зал. Зрители смеются, потом гудят, ропщут, наконец открывают ответную стрельбу. Получив по лбу и удивившись, рыжий разражается плачет и причитаниями, прячется обратно в крону дерева. Удовлетворенная тишиной, снова поет птичка. Под ее трели миролюбивые зрители тихо покидают зрительный зал.

конец сценке

Б Е Г С Т В О    М А Х Н О

(как Нестор Махно сбежал из Петропавловской крепости)

Сцена разрезана поперечными выгородками на три части. Первая — камера, где висит на стенке в кандалах, наподобие Прометея, мученик за идею анархизма Нестор Махно. За решеткой его камеры непрерывно ходит нечто огромное — царский жандарм; за следующей решеткой еще один караульный; далее уже воля, обозначенная деревцем и лужей.
Махно (тяжело ворочаясь на натянутых цепях): Сатрапы! Палачи! Царские прихвостни! Москали вшивые! Ратуй же, ненько Украина!
Замолк. Понуро свесил голову, космы укрыли немытую харю и грудь. Раздается храп. Звенит колокол, бухает пушка. Надсмотрщик Махно отмыкает дверь в камеру, держа наготове большой нож и лохань, входит, будит Махно затрещиной и начинает кормить его с ложки из лохани. Махно звучно чавкает, рычит, жадно ест.
Махно: А-а-а! О-о-о! Косточку дай обсосать! А-а-а, мясца, мясца. О-о-о! Куда забираешь?! Мало, еще хочу! Сатрап, жандарм!
Надсмотрщик уходит, ставит лохань у решетки и снова громко топает на карауле. Махно опять задремал.
Угол камеры колеблется и трещит, исторгает крупную, с Нестора, крысу. Крыса методично обнюхивает пол и стены, что-то слизнула из лохани, вдруг натыкается носом на арестанта. Садится на задние лапы перед ним, обнюхивает лицо. Махно вздрагивает, поднимает голову.
Махно: Мама родная, ты кто? Крыса?
Крыса кивает, раскрывает пасть, как бы намереваясь откусить ему голову.
Махно: Нет, ты смерть моя. Происки врагов, завистников. Да!
Крыса отрицательно качает головой.
Махно: Может, ты наша? Ты за идею? За свободы народов и каждого в отдельности?
Крыса озадаченно пожимает плечами.
Махно: Стой, раз так, я тебя сейчас агитировать буду.
Крыса нервно разевает пасть со сверкающими зубьями и бросается к нему.
Махно: Ладно, ладно, передумал. Можно, о себе расскажу? Я ведь тут шестой год сижу, мне выговориться надо. Лучше крыса, чем никто.
Крыса удобно устраивается на задних лапах, по-бабьи свешивает набок голову, подпирая ее кулачком. Видом выражает внимание и участливость.
Махно: Человеку, крыса, надо успеть прирасти к чему-нибудь или к кому-нибудь как можно быстрее. Иначе человек хоть какой одичает. А одичание та же неволя. Смотри на меня, крыса — я одичал. Я изгой, этот, отверженный. Но суть что бред и мечта, мол, Гюго говорил, пусть ты дик и злобен, но возьми дерево или ребеночка, посвяти ему жизнь, и все ништяк. Нет, они начнут требовать человеческого, простого, нормального, а в тебе, одичавшем, такого не найдется. Тогда ты взвоешь от тоски, попытаешься замаскироваться. но и ребенок, и дерево учуют твою тоску, содрогнутся и убегут от тебя прочь. Кто одинок разумом, тот одинок душой, а кто есть такой — он никогда и никому не поверит, не прижмет, не полюбит, не отдастся. Понимаешь, про что? Не слиться никогда в целое! Ты слушаешь, крыса?
Крыса горько и часто кивает, тут же подтирая лужу слез под Махно и собой. Принимает прежнее положение.
Махно: Скажи, сколько губ и языков лизали до меня эти стены в знак признательности? Для такого шакалья, как я, нужны клетки. Нам нельзя среди людей, когда просторно, когда много живого, мы начнем метаться, кричать, умерщвлять, надеясь, что нас поскорее прикончат. И не веря, что такое возможно. Ибо ежели ты по-настоящему один, во всем, в черной, свистящей и промозглой пустоте — ты сумеешь убить себя. Это глупо, это унизительно, это невозможно, мерзко, убить себя, чтобы снова очнуться, видя все прежнее, без надежды на иное. Ты понимаешь, крыса?
Крыса кивает. Махно восторженно таращит глаза.
Махно: Понимаешь? Ты, глупое, неэволюционировавшее животное, маленькая тварь, ты меня понимаешь? Сколько же ты здесь обитаешь, может, ты одна из нас? Скольких ты видела? И не дальний мой предшественник, какой-нибудь долбанный Лжедмитрий, превратился в тебя?
Крыса задумчиво жмет плечами.
Махно: Так сколько тебе лет? Десять? Нет? Двадцать? тридцать, пятьдесят, сто? Больше! Двести? Больше! Сколько же?
Крыса пожимает плечами.
Махно: Сашку Ульянова знала?
Кивок.
Махно: И князя Кропоткина? Здорово. И Петрашевского? Бакунина? Достоевского? И как они?
Крыса показывает, как целуют и лижут стены.
Махно: Радовались, что сюда попали? Вот это да. Значит, так и должно быть. Какой ужас, какой кайф. И здесь мое место, я не уйду. Я вчера читал книжку, толстую, "Бесы", и ах какой молодец этот Федор Николаевич Достоевский. Каких мощных людей взрастил!
Из стены камеры выныривает голова Достоевского, плюет в Махно, и со словами "ну ты и козел!" исчезает обратно в стене.
Махно: Чего он? Обижают! Я как лучше хочу! Не ценят.
Крыса встает и уходит из камеры через лаз в углу. В камере затишье. Махно мычит и качается. В дальнем углу сцены, где воля, оживление. На четвереньках выползает пьяный мужик, плюхается в лужу, исполняет несколько заунывных народных песен дурным голосом.
Снова скрипит и мощно качается угол камеры. Появляется крыса, со свечой и иконкой в передних лапах, за ней следует дочь в подвенечном уборе. Крыса мычит что-то литургическое.
Махно (дико таращит глаза): Ты чего удумала, старуха? Ты кого мне привела? Венчаться? Нельзя мне, я порченый!
Старуха ставит дочь перед Махно. Та миловидна, скромна, аккуратна, шерсть блестит, хвостик в колечки завивается.
Махно: Нет. Не буду! Зверь я. Почему и здесь беспокоют? Чего пристали? Где от вас скрыться?
Высовывается голова Достоевского.
Достоевский: А ты как думал? Здеся у нас тоже жизнь, все как у людей. Сщас мы тебе петь будем. Эй, ребятки!
Выныривают еще головы, по виду — зэки разных эпох и народов, творят вроде подвенечную службу: "Господу за здравие новобрачных помолимся!.. Аминь..." и т. д.
Махно: Нет. Не желаю! Брак — государственный ритуал, я против государства, я против церквей. Не возьму ответственность.
Достоевский: Боишься брать ответственность? Уходишь от ответа?
Махно: Я отвечу. Я не боюсь, я не трус. Но на что мне ваши дешевые обязательства, хлопоты, радости? Я в ответе перед Вселенной, перед миром. Я породил весь мир, захочу, надоедите, весь мир порушу. Понял, писака? Ты меня понял?
Невеста-Крыса: Тише, тише, милый мой. Милый, дорогой, любимый, единственный!..
Со светлыми слезами обнимает и целует Мазно. Тот яростно увертывается и орет.
Махно: Нельзя мне, нельзя! Не трогайте меня! Не будите! А-а-а! За что вы меня? Спрятался, сковался, на стенке завис, от вас освободился. А вы за мной! Сюда! Нечестно. За что потревожили? О-о-о!
Махно рвет цепи на руках. Крысы в суматохе отступают. Рвет цепи на ногах. Все с интересом наблюдают. Махно идет к дверце в решетке, трясет ее и пинает.
Достоевский: Все, больше ничего интересного не будет. Эй, Махно, помни, не дай бог тебе еще сюда сунуться, я тебя на вшивой мокрице женю. И двери за собой захлопывай. Дует.
Головы и крысы удаляются из камеры.
Махно: Выпустите меня! Стража! Выводите меня наружу!
Стражник, мерявший шагами пространство, останавливается.
Стражник: Это кто?
Махно: Махно!
Стражник: Зачем?
Махно: Мое время пришло.
Стражник: Уходи.
Махно на удивление легко открывает дверцу, идет к следующей решетке. Когда минует стражника, тот бьет арестанта по голове.
Стражник: И больше не возвращайся, Махно. Нет тебе тут места!
Махно, оглушенный и растерянный, на четвереньках ползет к дверце.
Махно: Откройте!
Второй стражник: Это кто?
Махно: Нет мне имени больше.
Второй стражник: Зачем?
Махно: Со мной смерть.
Второй стражник (распахивает дверь): Уходи.
Махно внезапно теряет решимость. Стражник хватает его за шиворот, тянет, волочит к двери на волю, пинком в зад преодолевает сопротивление. Махно со всего маху телом ударяется о дверь.
Пьяница, расслышав шум, приподнимается из лужи.
Пьянь: Это кто шумит?
Махно: Махно это...
Пьянь: Батько! Нестор Иванович! Как заждались-то. Все Гуляй-Поле плачет, не просыхает. Щас я помогу.
Достает из кармана бомбу, поджигает и кидает к двери. Взрывом ограду разносит, атамана поднимает вверх и швыряет вниз с грохотом. Пьян бросается к Махно сквозь дыру, выносит на волю.
Второй Стражник (обеспокоенно и зло): Закройте дверь, суки. И не дай бог тебе вернуться, Махно. Нет здесь тебе веры.
Пьянь ставит на место отвалившуюся дверь. Тащит со сцены Махно.
Махно (сперва уныло, потом воодушевляясь): Говоришь, ждут хлопцы? Говоришь, кони озверели? Говоришь, парубки за меня, за люд кабальный все и всех рубить желают! Говоришь, резать и вешать! Говоришь, батька я!
Пьянь: Веди, батько, веди нас, Махно.
Махно: Коня мне! Вперед! Всех, за все, сейчас и навсегда! Коня мне!
Исчезают за занавесом. Тихо и хорошо стало. В камере Махно две крысы танцуют вальс. Стражники образуют вторую пару. Хор из Достоевского и голов им аккомпанируют. Старая крыса выходит на авансцену и читаетстихи.
Крыса:

Шуршит во тьме ночная мышь
Мычит "люблю" ночная мышь
Звенит во тьме ночной фонарь
И мчится в небе господарь
Но кто здесь я? И кто здесь ты?
Кто кем прикинулся в ночи?
Ты с кем о многом говоришь?
Ты просто мышь?
Я просто тишь.

Танцы продолжаются. Петропавловская Крепость дышит и пахнет неземной гармонией, вплоть до полного запахивания занавеса.

конец сценке

Б Р О С Ь,    К О М И С С А Р

сценка

На заднем плане авансцены приглушенные картины боя: трассирующие очереди, осветительные ракеты, вскакивают и падают знамена. Авансцена — сильно пересеченная местность.
Выходит строевым шагом девушка в униформе, точит сапожками линию и гордо смотрит вверх. Когда доходит до середины, следом выходит парень.
Парень: Стой, мы должны поговорить.
Девушка: Нам не о чем говорить. Я не люблю тебя.
Ее фраза сопровождается звуком автоматной очереди. Парень хватается за бедро — на котором расплывается кровавое пятно.
Парень (сквозь боль): Тогда почему ты не спишь по ночам! Жалуешься на меня всем встречным! Почему дрожит твой голос!
Его фразы идут в сопровождении пистолетных выстрелов. На спине девушки появляется несколько дырок от пуль. Она пытается уйти заплетающимся шагом, кидает через спину.
Девушка: Потому что мне жаль тебя.
Парня ранит в колено, он падает, но привстав на руках, волокет непослушное тело в погоню.
Парень: Ты будешь жалеть всю жизнь. Может быть, ты проморгаешь свое счастье.
Девушку ранит в бок, охнув, она зажимает рану пальцами, спускается на колени, идет на коленках.
Девушка: Ты мне противен!
Парня бьет наизлет в грудь, отбрасывает на несколько метров. Он не потерял сознание, стиснул зубы (скрежет прошел по рядам) и ползет, ползет к ней.
Парень: Любимая! Любимая! Любимая. Любимая...
Девушку контузит в голову, она со стуком падает лицом вниз.
Парень (быстро-быстро подползая): Я, только я пойму тебя, спасу тебя, согрею, вселю веру! Я!
Девушка (приходя в себя): Врагу живьем не сдаюсь!
Достает из-под юбки гранату, рвет чеку. Дым и грохот. Потом парень глядит из-под ладоней — она не шевелится. Он припадает ухом к ее груди.
Парень: Ага, дышит! Врешь, от меня не уйдешь! Видали всякое.
Тащит девушку волоком за кулисы. Звуки войны усиливаются по нарастающей. Идет война.

конец сценке

К Л Е К О Т    И С Т Е Р З А Н Н Ы Х    С Е Р Д Е Ц

трагедия

На сцене выгородка в виде комнатушки, захламленной и запыленной: в центре диван, на нем спят две девушки, длинная и короткая, сидит у дивана и орет кот* .
Длинная (просыпаясь): Ну не ори же! Шею сверну!
Короткая (просыпаясь): Кисанька моя, глядит и все понимает, хозяюшки двадцать часов спят и спят, а рыбки ему нету. Что ему дать можно?
Длинная: Ну, не знаю. Там сервилата последний кусок, свою часть отдай, если не жалко. Мне такое снилось! Мужик в окно вполз, я его засекла, он телевизор в охапку и назад в окно. Я хватаю пистолет, говорю — Стой! Стрельну по яйцам!
Короткая: Фу!
Длинная: Ну да, он испугался. Я командую — Кидай одежду на пол. Он остается совсем голый. Я говорю — свяжи себе руки и ноги веревкой и прыгай сюда на диван. Он все так добросовестно выполняет, падает к нам, и тут ты просыпаешься. И ну меня колотить, кричишь — мой! Представь только!
Короткая: Да, у меня тоже во сне оргазм был.
Длинная: Мамочки мои, как ты говоришь! У меня, горемычной, ни разочка не получилось. Во сне чтоб. Помнишь, лесбиянок видели.
Короткая: Так они такие дуры были, а мы здоровые, нормальные, нам мужчина требуется. Баста, одевайся, надо искать.
Встают и решительно спускаются со сцены к первому ряду зрителей. Выбирают по мужчине. Оба крупных, один поинтеллигентней, другой помужественней.
Короткая (подталкивая своего к дивану): Знакомьтесь!
Длинная (выводя своего): Очень приятно, в свою очередь, сочту за честь тоже представить замечательного мужчину.
Мужчины улыбаются, жмут руки, оглядываются — им тут нравится. Один видит шахматы, жестом предлагает сразиться. Игра пошла, девушки азартно болеют, каждая за своего.
Длинная: Мой смело-то ходит. Решительная натура.
Короткая: Зато мой предусмотрительный, видишь, как фигуры бережет. Ой, гляди, у вас лошадку съел!
Длинная: Вообще-то, чего они выдумали? Нафиг нам шахматы? Давайте танцевать!
Танцуют, то под быструю, то под медленную музыку. Девушки обмениваются репликами.
Короткая: Мой повыше будет. И в такт чаще попадает.
Длинная: Ничего ты не понимаешь. Смотри, у моего ноги с телом пропорциональней. мышцы тверже. Орел, а не мужчина.
Короткая (аж остановилась): Нет, так нечестно. Если про ноги и мышцы и все такое прочее, давайте будем мерить!
Мужчин раздевают до трусов, кладут на диван и с тряпичным метром ползают по ним, снимая мерки.
Длинная (агрессивно): Съела пилюлю? Ноги у моего длиннее. Глаза крупнее. Волос будет гуще. Жирка больше, значит, кормить не скоро. Взгляд прямой, значит, без гадостей мужик.
Короткая (скороговоркой): Объем талии меньше, стройнее, мышцы разработанней, общее состояние лучше. Смотри в корень, достоинство у моего стоит налицо, у твоего ни фига.
Длинная: Нечестно! Ты своего пощупывала, а я своего не щупала. Моего да приласкать, убежишь со страху. Давай мерить.
Склонились для новых замеров.
Короткая (потерянно): До миллиметра совпадают...
Длинная: Ничего, мы поединок устроим. Пусть борятся! Дзюдо!
Мужчины борятся, силы примерно равны, поэтому поединок длителен и изнурителен: броски, захваты, пыхтение, ручейки пота, наконец оба падают без сил.
Короткая: Так не пойдет. Бокс!
Начинается бокс. Девушки не могут усидеть, вбегают в квадрат ринга, дают советы, показывают как выполнять удары. Вот один посылает второго в нокаут, но и сам валится с ног. Девушки, распалясь, бегут к мебели, копошатся, достают два тупых ножа, суют их своим кавалерам.
Длинная: Вот так все станет ясно. Кто остался жив, тот герой. Милый, очухивайся, пора, нас ждут великие дела. Режь его, кромсай, рви, в глаз сперва, а потом в живот! Если руки вытянет — руби по рукам!
Короткая: Ты резче, резче, вот так махай, а потом быстро вперед выпад! И в сердце с одного удара.
Бой возобновлен. Мужчины неумело режут друг друга, потоки крови. Все поскальзываются на лужах крови, падают, перемазались, взбесились. Оба мужика натыкаются на ножи, падают в конвульсиях. Девушки, не раздумывая ни секунды, хватают ножи и продолжают бой сами.
Короткая: Мой лучше был, бился честно, первым твоего убил!
Длинная: Отомщу за героя!
Режут друг дружку. Падают. Тишина и покой. Затем из-под их юбок вылезают мальчик и девочка. Осматриваются, хихикают, привязывают к коту банки и с криками бегают за ним, пока не исчезают со сцены.

конец

январь 94 г.

САМОСТРЕЛ    ДЛЯ    ОПЕРЕННЫХ    ДЕТОК

диалог:

17 февраля 93 г.

ИДИ   —    ДЫШИ

(я научу тебя врать)

Диктор (громко):
Волна трудящихся покрыла всю Европу.
Возрадуемся! Возрадуемся.
Или — не — возрадуемся.
Как хотите, мне-то что.

Кто-то поет песню, хотя на голой сцене кроме досок, сваленных грудой на заднем плане, ни фига. Песня длинная, как рассказы девочек о прошедшей жизни, меланхоличная, невнятная. На сцену выходят парень и девушка, голые. Парень возбужден и тычет пальцем в пол.
Парень: Вот она, ну теперь ты мне веришь? Я тебе про нее столько рассказывал!
Девушка: Ты уверен, что это она?
Парень: Конечно. Ты не думай, что она мелкая или загрязненная. Нет, тут просто чуть выше глиняные пласты залегают, поэтому вода мутновата. А так речка хоть куда, давай скорее искупнемся.
Девушка: Да, у нас мало времени. И надо успеть столько сказать друг другу. Ну, ныряй первым.
Парень разбегается от кулис и высоко прыгает, в воздухе принимает форму порхающей ласточки, с сильным треском стукается животом о сцену.
Парень: Ах, черт! Зараза! О-о-о! У-у-у!
Девушка: Ты не расшибся? Прямо животом ударился. Обычно так обжигают кожу и отбивают внутренности.
Парень: Да ты что! Я с трех лет здесь плаваю, каждую кочку знаю, мне эта местность как родная. Теперь ты ныряй.
Девушка разбегается, прыгает в речку, входит с сомкнутыми над головой руками. Тоже сильный грохот.
Девушка: Ой-ой-ой! Ой, мамочка!
Парень (усиленно двигая руками и ногами в стиле брасс): Что случилось? Ты не ушиблась? Греби скорее, греби, загребай, а то утонешь!
Девушка: Надо же было предупредить, что здесь так мелко. Головой о что-то твердое ударилась. Ай-яй-яй, я лучше на спине поплаваю.
Парень брассом, а девушка на спине, загребая руками и усиленно работая ногами, весьма ловко плавают во все стороны сцены.

Антракт