...В перерыве между женами (и дочками) Сталкер привел в порядок свою главную книгу, повесть «Проспект». Он вобще-то много написал. И все примерно одинаково хорошо (или плохо). Но такая правдивая книга — одна. Время действия — примерно 84-й год, пик самобытности и жизнеспособности отечественного Движения, и «Проспект» точно зафиксировал расстановку фишек. Более правдивой книги о наших хиппи я не читал. Есть более талантливые, более точные молодежные повести, но хиппи в них — нет. А в «Проспекте» есть. И хватит с него.
Т. Зиновьев. Из вступительной статьи. — Собака Ёбаная: альманах. Владимир, 1995.
— Не надо больше меня целовать. Ну, пожалуйста, — жалобным голосом сказала она и отодвинулась.
— Тебе неприятно? — испугался я. — Прости, я не хотел...
— Да нет же, просто мне кажется, что на нас кто-то смотрит. Наверное, вон тот дядька, — она мотнула головой в сторону книжного шкафа, где между стеклами виднелась старая пожелтевшая фотография. На ней был изображен какой-то человек в белом, он смотрел на нас широко открытыми глазами, и казалось, будто он и вправду видит все, чем мы тут занимаемся.
— Ну, это глупости! — решительно заявил я. — Хочешь, я сейчас переверну его лицом к книгам, чтобы он больше не смотрел?
— Нет-нет, не надо, — поспешно сказала она. — Папа строго-настрого запретил мне трогать эту фотографию. Это какой-то папин родственник... Или знакомый? Да, кажется, знакомый. Он куда-то уехал... Или умер. Не помню.
— Ладно, пусть смотрит. Но тогда что же мы сейчас будем делать? Может быть, пойдем в парк, погуляем?
— Погода плохая, не хочу. Ты лучше скажи, как мы... Не о том ты думаешь, понимаешь? Как мы с тобой еще пять лет ждать будем? Ведь пять лет, подумать только, целых пять лет! — она чуть не заплакала, по крайней мере, мне так показалось. — И кто только выдумал эти дурацкие законы? Какое им дело до нас с тобой? Ну скажи, какое? — Она посмотрела на меня, и в глазах у нее действительно блеснули слезы. — Я... Я разговаривала с мамой, и мама мне объяснила, что это, оказывается, общество заботится о том, чтобы люди не входили в большую жизнь, не будучи к ней подготовленными. А я сказала, что гроша ломаного не стоит эта большая жизнь, если в нее нельзя просто так взять и войти. Или выйти, когда захочется. И общество тоже, раз оно не может сделать так, чтобы мы были вместе. Ну как же нам быть, а?
— Не плачь, маленькая, — сказал я, придвигаясь к ней поближе. В другое время она бы засмеялась в ответ, ведь я был ниже ее на целых три сантиметра. — Давай лучше помечтаем о том, как мы с тобой будем жить через пять лет. Давай?
— Давай, — сказала она и впервые улыбнулась. Впервые за весь вечер. — Мы ведь будем жить совсем по-другому, не так, как все, правда?
— Ну конечно! — горячо сказал я. Что у нас с ней все будет иначе, чем у других, — в этом я никогда не сомневался. — Будет полно друзей, настоящих друзей, а не таких, как эта ваша тетя Инна, которая приходит к твоим родителям и начинает кудахтать о погоде. И встречаться мы с ними будем не дома, за непременной чашкой кофе, а где-нибудь в лесу, например, или на улице... Хотя и домой к себе будем их приводить, правда? Пусть даже они у нас иногда живут. Представляешь, как весело и шумно будет у нас дома? — (Она кивнула, мечтательно улыбаясь.) — И мы обязательно будем танцевать все вместе. И читать книги. Пусть кто хочет, тот сочиняет законы, но когда у нас будут дети... — Я запнулся, сообразив, что влез в недозволенную область.
— И еще мы с тобой обязательно будем путешествовать, — сказала она.
Только что прошел дождь, небо все еще хмурилось, но косые лучи невысокого солнца местами уже пробивались сквозь серую пелену облаков. Длинный зеленый остров, расположенный в самом начале Кутузовского проспекта, переливался свежими красками, впервые за долгое время омытый потоками воды с небес. Воздух был влажный, неправдоподобно ровная трава на газонах блестела дождевыми капельками, и такие же капельки густо усеивали одинокую скамейку в дальнем конце острова. Гаврилка на этот раз стоял далеко, метрах в пятидесяти, и делал вид, будто рассматривает облака.
Этна и Кай сидели на мокрой скамейке, курили и молча смотрели друг на друга. За спиной у них проспект рокотал сотнями автомобильных моторов, шелестел протекторами по асфальту, а изредка взрывался пронзительным воем милицейских сирен. Машины шли в одном направлении к центру, шли, как вчера, как будут идти завтра, как десять лет назад. Ни Кай, ни Этна не могли с уверенностью сказать, когда они видели здесь двустороннее движение в последний раз, но об этом их никто не спрашивал, а сами они старались не думать о подобных вещах. Кай смотрел, как Этна нервно теребит ремешок своей сумочки, а она хмурилась, глядя на его латаные-перелатаные джинсы, и думала о том, как хорошо выглядел бы ее спутник, если обрядить его в тщательно отутюженные брюки, заменить дурацкую синюю майку с плохо заштопанной дыркой изящной черной водолазкой и... Впрочем, она знала, что Кай перестал бы быть Каем, претерпев подобную метаморфозу.
— А может быть, пойдем? — нерешительно предложила она, взяв пальцами несколько аккордов у себя на запястье. Ля минор, до мажор, ре, фа.
Кай вздрогнул. Пройти с Этной вдвоем через весь Кутузовский проспект, потом по Калининскому добраться до Арбатской площади и свернуть налево, чтобы через какие-нибудь сто-двести метров очутиться у порога Дома Восходящего Солнца — об этом он мечтал много раз. Но Кай никогда не обращался к Этне с таким предложением, во-первых, потому, что никакого Дома там могло не оказаться (лишь единицы находили его, большинству не удавалось обнаружить ничего, кроме мастерской металлоремонта и крохотного кафе "Аромат", к тому же навеки закрытого по случаю реконструкции), а во-вторых, Кай боялся, что в ответ она рассмеется ему в лицо и выразительно покрутит пальцем около виска. И все-таки, он всегда надеялся, что Дом Восходящего Солнца существует, бывал же в нем Юрий, в конце концов, и дорога к Дому должна быть открыта для них обоих. Хотя бы потому, что и у него, и у Этны синеватые вены на руках были пересечены множеством тонких белых шрамов, резко выделявшихся на фоне загорелой кожи.
— Ты... согласна? — медленно произнес Кай, очень медленно и осторожно, опасаясь, что Этна сейчас вдруг передумает и скажет, что пошутила.
— А что же еще делать? — с тоской прошептала она. — Оглянись вокруг. Разве это стоит того, чтобы...
Этна не закончила. Кай отбросил сигарету и встал, оглядываясь по сторонам. Справа от них на Поклонной горе торчал гигантский каркас одного из многочисленных лозунгов. Собственно, от лозунга виднелся только номер очередного съезда, все остальное скрывали деревья, и поэтому не сразу становилось понятно, зачем здесь эти цифры. Впереди небо заслоняла громада длинного Г-образного здания, и прямо напротив скамейки, под выцветшей вывеской агитпункта, две помятые личности тянули портвейн из горлышка, пугливо озираясь на прохожих. Обе личности были одеты в просторные штаны, размера на три больше, чем требовалось. Левее располагался универмаг, и там толпился народ, ожидая, по-видимому, не выкинут ли чего-нибудь. Откуда-то с высоты доносились звуки хард-рока, а еще левее, где взор начинал было отдыхать на зелени, в отдалении маячил красный околыш милицейской фуражки.
— Ты права, не стоит, — сказал Кай и сплюнул. — Вот, казалось бы, хоть туда взглянуть можно — и там полис торчит! Кстати, нам придется проходить как раз мимо него.
— Повяжет, — предположила Этна, тоже глядя налево.
— А за что? Документы у нас в порядке, вид... — Кай с сомнением посмотрел на свои джинсы. — Ну, вид тоже ничего. Пойдем?
Этна встала, взяла его под руку, и они зашагали по узенькой дорожке, вымощенной бетонными квадратами. Слева на проспекте по-прежнему шумели машины, но их почти не было видно — густая живая изгородь, отмечавшая край зеленого острова, совершенно скрывала проезжую часть. Звуки музыки нарастали, Кай попытался было угадать, из какого окна они доносятся, но скоро оставил это бесполезное занятие. Из-за деревьев, разбросанных по острову, виднелась верхняя часть Триумфальной арки — шестерка коней, везущих колесницу Победы, и Кай вдруг подумал, что неплохо было бы эту крылатую бабу как-нибудь стащить вниз, а на ее место посадить, скажем, Юрия. И чтобы ветер дул вдоль проспекта и развевал длинные, до пояса, волосы Юрия, тем самым придавая динамичность всей скульптурной группе. Только лавровый венок в руке, как у Победы, Юрию ни к чему, пусть он лучше показывает двумя пальцами знак "V". Символично получилось бы.
Поравнявшись с аркой, Этна и Кай остановились. Дорожка уводила вправо, к дому с универмагом, и на повороте, возле еще одной скамейки, стоял милиционер и сосредоточенно смотрел вперед. Там, за высокой рябиной, двигались какие-то люди, а воздух уже прямо-таки сотрясался от звуков "STRANGE KIND OF WOMAN" — окно, где крутили "DEEP PURPLE", находилось как раз напротив.
— Клевые у чувака колонки, 35 АС, наверное, — с завистью сказала Этна, а потом посмотрела на милиционера и вдруг взорвалась: — Вот стоит фигура, не иначе, как из деревни... Ты знаешь, серый цвет его мундира удивительно напоминает серое вещество мозга, — громко сообщила она Каю. — И мысли у него, наверное, такие же серые, как и мундир...
Кай ошарашенно молчал, хотя ему еще много лет назад следовало привыкнуть к неожиданным взрывам Этны. Это у нее шло как стихийное бедствие, как извержение, которое если уже началось, то не остановится, пока не выплюнет весь запас вулканических бомб. И горе тому, для кого предназначаются эти бомбы, недаром же ее прозвали Этной.
Милиционер оглянулся, тоскливо посмотрел на Этну и снова уставился вперед. Он стоял в каких-нибудь пяти метрах от нее и не мог не слышать высказывания в свой адрес, но его милицейский мозг почему-то не послал команду "взять!" милицейскому телу.
— А-а, стоишь, голубчик, — с удовольствием продолжала Этна, — не можешь меня повязать, нет у тебя соответствующего приказа. Велели тебе стоять и блюсти, вот ты и стоишь, блюдешь. — Она вдруг сменила тон и вкрадчиво поинтересовалась: — А скажите, товарищ милиционер, у вас случайно нет родственников в Тамбовской области?
— Есть, — растерянно ответил страж порядка, с изумлением глядя на нее. — Три брата у меня там...
— Да это по твоей роже видно, козел! — радостно крикнула Этна и расхохоталась.
Милиционер тихо выругался, стиснул зубы и двинулся было с места, но укоренившаяся в нем за долгие годы службы привычка к дисциплине все-таки взяла свое, и, слегка покачнувшись, он отвернулся и занял исходную позицию.
Этна уже пришла в себя, она недоуменно оглядывалась по сторонам, как бы спрашивая: "Неужели это я тут такого наговорила?" Вид у нее был растерянный — Этне было очень стыдно. Перед Каем, конечно.
— Пойдем, — подтолкнул ее Кай, обнимая свою спутницу за талию. — Там, впереди, кажется, пипл танцует... Вы уж ее извините, товарищ милиционер, — просительно сказал он, проходя мимо стража порядка. — Вы понимаете, она слегка... У нее немного...
Милиционер не отвечал, неотступно глядя вперед, как капитан за штурвалом пробивающегося во льдах судна. Миновав его, Кай с Этной вошли на газон, и взору их открылось красочное зрелище. Босые, на мокрой траве под деревьями танцевали хиппи. Их было человек десять, в том числе четыре девушки в венках из одуванчиков, а чуть в стороне стоял Юрий, расчесывал пальцами влажные волосы и с напускным равнодушием, как и положено молодежному лидеру, смотрел на танцующих. Заметив вновь подошедших, он радостно заулыбался и двинулся им навстречу, мотая при каждом шаге длинными обвисшими усами.
Кай тоже улыбнулся, правда, не потому, что он обрадовался встрече с Юрием, хотя они очень любили друг друга. Просто он вспомнил, как Этна когда-то познакомилась с этим парнем. Юрий был слегка подвыпивший, и ему почему-то вздумалось немного повыпендриваться перед этой "клевой герлой". Такое с ним случалось, очень редко, но случалось. Он начал распространяться о том, кто он есть, какая он всеми уважаемая личность, и за какие заслуги его знает вся Москва, Кай с беспокойством посматривал на Этну, опасаясь, что она сейчас взорвется (взрываться она уже начинала в те времена), но Этна слушала, слушала, а потом просто и аккуратно срезала зарвавшегося молодежного лидера. Морально, конечно, хотя физически она тоже умела. "Ты знаешь, Юрий, — сказала она, задумчиво глядя на его усы, — а ты на крысу похож". Юрий так и опешил, он как раз рассказывал какую-то эффектную сцену, которая должна была поднять его в глазах Этны на недосягаемую высоту, а потом расхохотался и пригласил их с собой курить дрянь.
Забили они тогда, кажется, по пять косяков на каждого, и Юрий признался, что сам он дрянь, на что Этна ему резонно заметила, что, мол, назвался дрянью — полезай в косяк... В общем, весело было когда-то.
— Привет! — отсалютовал Юрий и наклонился, чтобы поцеловать Этне руку. Он был небольшого роста, в момент поцелуя его длинные волосы едва не коснулись земли. — Куда путь держите?
— В Дом Восходящего Солнца, — ответил Кай, обменявшись с ним крепким рукопожатием. — Не присоветуешь ли чего по этому поводу?
— А что советовать? — Юрий пожал плечами. — Даст Бог, дойдете. Я там уже шесть раз был. И шесть раз возвращался... Нет, вы только послушайте! — перебил он сам себя, восхищенно глядя наверх. — Как Гиллан имитирует гитару, а? Даже не разберешь, где голос, а где гитара! Сколько раз уже слышал, а до сих пор все восторгаюсь...
Юрий застыл, приложив палец к губам, а Кай и Этна перевели взгляд на танцующих. Хиппи очень хорошо смотрелись на фоне зелени, казалось даже, что все это происходит не в Москве, а где-нибудь за сотни километров от нее, на далекой лесной поляне, если, конечно, не обращать внимания на желто-серую громаду здания, нависшую справа. Но город требовательно напоминал о себе — и шумом машин на проспекте, и ровной, ухоженной травой, и, наконец, присутствием милиционера у них за спиной. Да и вообще, перед ними были люди, по-своему максимально приспособленные к жизни в бетонных джунглях — именно бетонных, а не настоящих. Хиппи, например, знали, как прожить здесь хоть тысячу лет, не имея ни работы, ни жилища. Они знали, где можно добыть себе пищу в любое время дня и ночи. Каждому из них было известно, где можно переночевать, не рискуя быть доставленным в отделение милиции, и как приготовить опиум из самых обыкновенных маков, в те времена еще в изобилии растущих на городских клумбах. И еще они знали множество вещей, о которых и не подозревали все остальные москвичи.
Город напоминал о себе еще чем-то неуловимым. Кай настороженно посмотрел по сторонам, и вдруг понял. Сквозь живую изгородь проглядывали три серо-зеленых фургона, и на борту одного из них виднелся красный крест на фоне белого круга. Это были чумовозы, они стояли прямо на тротуаре за изгородью, там, где располагались автобусные остановки. Кай сразу же почувствовал себя неуютно и указал на них Юрию.
— Знаю, пасут, — равнодушно сказал тот, с неудовольствием глядя на Кая. — Дай музыку-то послушать... Давно уже пасут, и полис там стоит, я видел. Наплевать.
Наверху Гиллан испустил свой знаменитый вопль, длящийся почти целую минуту, потом вскрикнул еще раз, уже не так ровно, как в первый раз, и Юрий значительно проговорил вместе с кем-то из "DEEP PURPLE":
— SO, — (краткая пауза), — I LOVE YOU, BABY.
— Но-но! — под заключительный грохот ударника Кай погрозил Юрию пальцем, потому что тот смотрел на Этну. — Не очень-то... А почему вас здесь так мало? Место ведь очень хорошее, по-моему.
— Мало? — Юрий оглянулся на свою компанию. Хиппи усаживались прямо на мокрую траву, утирая разгоряченные лица. — Ну да, маловато... Основная команда осела на Поклонной горе, за лозунгом. Видел его? Каким-то курсом куда-то. На горе тоже клевое место, и к тому же там на дороге скорость до шестидесяти километров в час, шуму поменьше. Здесь-то висит знак "70", ну и водители знай себе гонят. О, Магда подваливает!
Сквозь живую изгородь с треском прорвалась широколицая девушка в брезентовых брюках. Брюки были расшиты разноцветными узорами, а клеш внизу достигал чуть ли не полметра. Подойдя к Юрию, она подозрительно покосилась на аккуратное платье Этны, и, нагнувшись, что-то зашептала ему на ухо. Юрий заинтересованно слушал, а потом кивнул и повернулся к ним: — Есть маза перейти на другую сторону. Там кое-что привезли, — он вытащил из кармана неправдоподобно чистый носовой платок, приложил его к лицу и, выпучив глаза, глубоко втянул в себя воздух. — Пойдем, что ли? Тем более, что музыку, похоже, вырубили...
— Нет, — решительно сказала Этна. — Нам туда не надо. Пожалуй, только до подземного перехода мы с вами дойдем. Или он тут рядом? Забыла уже... А, кстати, откуда взялось это слово — "маза"? — улыбнулась она. — Сама всегда говорю "есть маза", "без мазы", а что это такое?..
— Был такой студент, в педагогическом, кажется, — начал объяснять Кай. — На лекциях он всегда пользовался сокращениями в конспектах. В частности, термин "Материальная заинтересованность" он записывал "ма-за". Вот так, уже имени-то студента никто не помнит, а слово его до сих пор живет...
Юрий с интересом слушал, а Магда все косилась на Этну, награждая ее модную сумочку особенно презрительным взглядом, и тогда Кай напел ей: — THE SIMPATHY — THAT'S WHAT WE NEED, MY FRIEND, — (Магда улыбнулась). — JUST SIMPATHY...
— Ладно, валим отсюда, — решительно сказал Юрий и направился к своим.
Магда уже улыбалась вовсю, и Этна вдруг снова взорвалась, прежде чем Кай успел заметить признаки надвигающегося бедствия и принять хоть какие-то меры к ликвидации возможных последствий. Но на этот раз извержение было слабым.
— Ну, чего лыбишься, Магда? — осведомилась она. — Сначала пялишься на меня, как на полиса, потом щериться начинаешь... Забыла, что ли, как я тебя гоняла по всему стриту, когда ты еще салагой там шастала?
— Ой, Этна! — смущенно пискнула Магда, вновь ощущая себя салагой, как и много лет назад. — То-то, я гляжу...
— А за что я тебя гоняла, ты помнишь?
— Не ссориться, девочки! — скомандовал Кай, исподтишка показывая Этне кулак. Юрий, уже поднявший свою команду с травы, вернулся к ним, посмотрел куда-то вдаль и вдруг нахмурился: — А это еще что за чувак там сидит? Я же видел, он за вами шел. Пасет вас, что ли?
Все трое взглянули туда, куда указывал Юрий. Гаврилка сидел на скамейке возле милиционера и читал какой-то журнал.
— А, это Гаврилка, — объяснила Этна. В норму она уже пришла. — С некоторых пор он всегда за нами ходит. Понимаешь, как-то раз мне приснился сон, будто ко мне в комнату влетел белый голубь, и Кай сказал, что это архангел Гавриил, наверное, ко мне прилетел. А как раз на следующий день появился этот чувак, видишь, он в белом костюме? Мы и прозвали его Гаврилкой.
— Гаврилка, значит... — Юрий всматривался очень внимательно, как будто хотел как следует запомнить. — Ладно, пусть будет Гаврилка. Стремный?
— Да нет, вроде вполне безопасный, — не слишком уверенно ответил Кай.
Юрий тронулся с места, и Кай зашагал за ним. Этна уже успела присоединиться к остальной команде, в которой оказалось немало ее старых знакомых. Они шли, вспоминая былые времена, и при этом так хохотали, что гигантская черная ворона снялась с высокой березы и, недовольно каркая, закружила над сквером, рассматривая шумные пестрые пятна внизу. На западе в облаках образовался обширный проспект, солнце нагрело своими лучами влажную землю, и повсюду заклубились легкие облачка пара. Туман мгновенно загустел, тонким непрозрачным слоем он расстелился по траве, и босые ноги хиппи утонули в нем по щиколотку, так что казалось, будто они идут по сплошным потокам мутноватого молока. Кай шел осторожно, он никак не мог отделаться от ощущения, что сейчас это молоко зальет его ботинки и начнет громко хлюпать внутри, пронизывая ступни противным мокрым холодком. Местами из тумана торчали кончики отдельных травинок, а вид поднимающихся к небу стволов, основания которых скрыло молочное наводнение, почему-то наводил на мысль о зиме.
Возле подземного перехода они остановились. Гаврилка, разумеется, присел на газоне, поправляя якобы развязавшийся шнурок, и в своем белом костюме стал почти незаметным. Туман стремительно стекал вниз по ступенькам, в тоннеле его накопилось уже довольно много, в рост человека, и там он был грязновато-серый и плотный, как слежавшийся снег. Сходство со снегом, правда, сильно портили появляющиеся сначала головы, а затем туловища и все прочее — вверх по лестнице непрерывно поднимались люди. Потянул легкий ветерок, поверхность стелющегося по земле тонкого слоя заволновалась, и в нос Каю ударил до отвращения знакомый запах пятновыводителя.
— Ну, теперь нанюхаются, — поморщился Кай. — И когда только промышленность начнет делать достаточно плотные пробки, ведь воняет — сил никаких нет!.. Ну и накупил! — воскликнул он, провожая взглядом солидного гражданина с огромной авоськой, доверху наполненной пузырьками из темно-коричневого стекла. — "Домал", что ли? Или "Сополс"?
— "Домал", — сказала Этна, тоже сморщив нос. — "Сополс" не такой. Ого, посмотри-ка! — подтолкнула она Кая.
Весь проспект покрывал монотонно-белый ковер тумана, и по этому ковру, утопая в нем по самые оси, медленно пробиралась тройка чумовозов. Они пересекли левую проезжую часть, один за другим покачнулись, выезжая на невидимый бордюр возле Триумфальной арки, постояли немного, дожидаясь просвета в потоке идущих по правой части машин, и неторопливо заняли позицию прямо напротив магазина "Хозтовары", скрытого за деревьями с противоположной стороны.
— А ведь это за вами. — Кай с беспокойством взглянул на Юрия.
Молодежный лидер не обратил на чумовозы ни малейшего внимания. Он с удовольствием рассматривал воняющих пятновыводителем граждан, крутил одной рукой усы и причмокивал губами. Остальные хиппи, пересмеиваясь, тоже с любопытством взирали на людей, чьи сумки издавали на ходу стеклянный звон. Им решительно не было никакого дела до чумовозов.
— Ну и мы пойдем, наверное? — сказала Этна, потянув Кая за рукав, — счастливо оставаться. Постарайтесь только не покупать слишком много.
— Еще чего — покупать! — ухмыльнулся Юрий. — Что мы — миллионеры, что ли? Украсть — это еще куда ни шло, но покупать... — лицо Юрия вдруг стало серьезным. — Ну а вам — счастливого пути ! И дай вам Бог попасть туда, куда вы хотите, — глухо сказал он, целуя Этне руку и окуная кончики волос в белое молоко.
— Счастливо, старик, — крепко пожал он протянутую руку Кая. — Жаль, что ничего не могу вам посоветовать... Но ты ведь сам должен, понимаешь?
Хиппи молча отсалютовали Каю с Этной и один за другим стали исчезать в переходе. Последним пошел вниз Юрий, уже почти скрывшись, он обернулся и как-то очень странно взглянул на них. Как будто напоследок хотел что-то сказать, что-то очень важное, но не сказал, молча отвернулся и скрылся в разинутой пасти тоннеля. У Этны вдруг подкатил комок к горлу. Ей почему-то показалось, что они видят Юрия в последний раз. По крайней мере, такого Юрия. Вряд ли она смогла бы объяснить, что в данном случае означает "такого".
— Ветерок крепчает, — сказала Этна, отводя глаза в сторону, — скоро весь этот туман рассеется. И к лучшему.
— Да, — сказал Кай, неотступно глядя на вход в тоннель. — Но в переходах он еще будет держаться довольно долго. Пошли?
Этна кивнула, и, обнявшись, они зашагали вдоль проспекта.
— Ну конечно, — сказал я. — Мы непременно будем путешествовать. Представляешь, как здорово — с большой компанией друзей сидим где-нибудь в лесу, в тайге, например, и все поют песни... Хочешь, я научу тебя играть на гитаре? Ведь слух у тебя есть, я знаю.
— Конечно, хочу! — с восторгом сказала она. Слез у нее уже не было ни в одном глазу. — Только я слышала, что многие туристы в лесу обожают пить. Мама говорила. Ты не будешь пить, как... — она вдруг замолчала.
— Как мой отец, ты хочешь сказать? Не буду. я ведь вообще не пью, — заверил я и, наверное, слегка покраснел. Вчера, когда она сидела дома и учила уроки, я второй раз в жизни побывал в баре. Мне там очень нравилось, но в эту минуту я поклялся себе, что больше такого не будет.
— И я не буду, — пообещала она. — А ты меня очень любишь?
— А как ты думаешь?
— Думаю, что очень. — Она улыбнулась. — Ты знаешь, мама сказала, что настоящая любовь как раз и бывает в таком возрасте. Все, что потом — это или привычка, или сплошная грязь. И еще она сказала, что она нам завидует. И мне почему-то стало ужасно жалко ее.
— Она очень хороший человек, твоя мама, — сказал я. — А вот мой отец смотрит на эти вещи по-другому. Недавно он пришел домой, ну, пьяный, конечно, у него какой-то рассказ взяли в печать... И он громко сказал моей маме, что... — тут я снова спохватился.
— Что он сказал? — требовательно проговорила она.
— Что если нас вовремя не остановить, дело кончится тем, что мы с тобой... Ну, неужели не понимаешь?
— Ну и что? — сказала она.
Сплошная зеленая стена, отделявшая тротуар от проезжей части, кончилась совершенно неожиданно. Из-за деревьев выдвинулась гигантская стеклянная шайба, и Кай с Этной остановились, заметив огромную толпу на той стороне, возле самой панорамы. Над сотнями людей одиноко вздымалась к небу десятиметровая струя воды, — толпа явно концентрировалась вокруг нее. У подножия памятника великому полководцу, именем которого был назван проспект, гарцевал наряд конной милиции, так что казалось, будто вокруг Кутузова собралась вся его свита, и светлейший князь, восседая на коне, дает последние указания перед решающей битвой. Толпа все прибывала, с обеих сторон к панораме подтягивались люди, а все вместе это напоминало сбор русской армии возле деревни Бородино. Тумана уже не было, прохладный ветер дул порывами, неожиданно меняя направление, и чуткий нос Этны уловил родной, наводящий на приятные размышления запах. Но размышлять Этна не стала.
— А ну-ка пойдем, посмотрим, — заторопилась она, ухватив Кая за руку. — Что-то не припомню я, чтобы тут раньше был фонтан...
Не успел Кай опомниться, как уже очутился возле очередного подземного перехода. Здесь Этна на секунду задержалась, взглянула в сторону панорамы, потянула напоследок воздух, прежде чем погрузиться в густой, слегка фиолетового оттенка туман ( как и предполагал Кай, в переходах тумана не убавилось, этот тоннель, например, он заполнял доверху, от пола до потолка), а потом нетерпеливо подтолкнула своего спутника вперед. Кай покорно зашагал вниз по ступенькам, глубоко вдохнул, как ныряльщик перед погружением, и окунулся с головой. Лампы в тоннеле, разумеется, кто-то перебил, пользуясь туманом, под ногами захрустели осколки стекла, тело охватила пронизывающая сырость.
Он осторожно продвигался вперед, одной рукой нащупывая стену, а другой крепко сжимая ладонь Этны, потом вдруг наступил на что-то мягкое, и подземелье наполнило недовольное мычание. Наверное, это был пьяный. Кай вытянул левую руку, пытаясь обвести Этну стороной, но она все-таки споткнулась (под ногами снова замычали) и вполголоса выругалась. Хорошо хоть, что не в его, Кая, адрес.
— Французская выставка... — донеслось вдруг откуда-то сбоку.
Кай навострил уши, прислушиваясь к разговорам людей, которые следовали в темноте параллельным курсом. Разобрать что-либо было нелегко, потому что туман сильно глушил звуки.
— ...дегустационный зал на нижнем этаже...
Кай ощутил толчок в плечо, обозначавший бурный восторг Этны.
— Надо же, целый фонтан "Мадам Клико"! — радостно произнес приятный женский голос совсем рядом.
— Набухаемся, — мрачно ответствовал мужской голос.
Этна рванулась вперед, потянув за собой Кая, и тут же с грохотом рухнула на пол, споткнувшись о следующего пьяного.
— Как он там? Даже не замычал, — восхитился Кай, помогая ей подняться. — Ничего, раз десять на него так налетят, небось замычит. Ты не ушиблась?
— Нет, только коленки, наверное, перепачкала. Хорошо хоть битое стекло не попалось... — Этна помолчала, судя по хлопкам, отряхнулась, и добавила: — А этот, который здесь лежит — он не замычит. Он уже холодный. Пошли быстрее.
— Пошли, — согласился Кай, старательно перешагивая через невидимое тело.
Туман впереди посветлел, но все равно, ничего нельзя было разобрать в этой лиловой мгле. Правая рука Кая вдруг нащупала пустоту.
— Почти пришли, — сообщил он.
— Нам налево, — напомнила Этна.
— Уф-ф! — с облегчением сказала она, выбравшись на свет божий и усаживаясь на каменный бортик перехода. Руки у нее слегка дрожали. — Знаешь, как неприятно — падаешь, и вдруг попадаешь ладонью прямо в ледяное лицо... — Этна перегнулась, заглядывая в лиловый провал. — Что-то Гаврилки долго нет...
— Да вон он сидит, — показал Кай, присаживаясь рядом с ней. — Обогнал нас в темноте, наверное.
— Он никогда не перегонял нас раньше, — возразила Этна.
— Значит, перешел по верху. Правильно, полисам сейчас не до него, они толпой заняты. Да и все равно они бы его не поймали.
— Может, и поймали бы. Может быть, он только от нас так бегает. Ты лучше посмотри, что вокруг делается.
Вокруг ничего особенного не делалось. К панораме (от перехода ее не было видно — загораживал угол дома) спешили взмыленные люди, размахивая бидонами и канистрами. Менее расчетливые несли с собой пустые бутылки, стаканы и кружки. Через несколько минут край растущей толпы показался из-за угла и начал медленно наступать на Этну с Каем, по-прежнему сидевших на бортике перехода.
— Сходи-ка ты к фонтану один, — сказала наконец Этна. — Неохота мне там толкаться, я лучше здесь посижу. Сам выпьешь и мне принесешь.
— Ладно, а в чем? — деловито спросил Кай, оглядываясь по сторонам. — Тут вроде были автоматы с газировкой, но стаканы-то, наверное, уже расхватали...
— Вот в чем, забыл, что ли? — Этна, поднатужившись, извлекла из своей крохотной сумочки поллитровую кружку, украденную вчера у продавщицы кваса. — Возьми, и принесешь мне полную. Сам много не пей, понял? Не больше двух кружек. А то таскай тебя потом по всему проспекту...
— Будет исполнено, — сказал Кай и зачем-то понюхал кружку. — Надо же, еще вчера портвейн из нее глушили, а сегодня "Вдову Клико" будем дегустировать...
Он встал, примерился и, разбежавшись, врезался в толпу. Никто не выразил особенного неудовольствия по этому поводу, все и так толкались что было сил, повизгивая при особо плотных сжатиях. То тут, то там над толпой мелькали гусарские кивера, но самих гусаров не было видно, наверное, по причине их небольшого роста. Упершись грудью в чью-то спину, Кай усердно заработал локтями, и спина немного подвинулась вперед. Грустная похмельная физиономия обернулась к нему и благодарно кивнула, Кай хотел было сказать ей что-нибудь веселое, но она уплыла куда-то в сторону, а перед ним очутилась необъятной толщины дама. Дама намертво застряла и судорожно подергивалась, видно было, что чья-то рука залезла ей под кофточку. Кай попытался протиснуться между нею и почтенным старцем в котелке, издававшим астматический хрип, но в бок ему больно наддали металлическим носиком чайника и сказали что-то неласковое. Слегка присев, Кай вытянул ногу и старательно припечатал каблуком вражескую ступню. Обладатель чайника немедленно взвыл и собирался было съездить обидчику по морде, но движение толпы оттерло его. "Интересно, как я потащу назад полную кружку?" — подумал Кай, медленно, но неуклонно продвигаясь к цели.
Минут через пять он остановился, чтобы перевести дыхание. Вожделенная струя фонтана была уже совсем близко, в воздухе стоял густой винный запах, и похмельные рожи в толпе сопели и чмокали, жадно облизываясь. Кай внезапно вспомнил, как много лет назад он стоял на Садовом кольце, вот так же зажатый со всех сторон, но тогда абсолютно не пахло спиртным, и в толпе не было ни гусаров, ни похмельных рож, ни наглых обладателей чайников. Перед глазами Кая проплыли многоцветные потоки молодежи, сотни рук, вскинутых в салюте "V", лица американцев, выглядывающих из окон и салютующих в ответ бурлящей толпе, молодые, уверенные в себе лидеры во главе с Юрием... Это была знаменитая первоиюньская демонстрация хиппи перед американским посольством. Сейчас в толпе тоже мелькали длинноволосые головы, но Каю не понравился лихорадочный блеск их глаз. Далекие это были времена, шла еще война во Вьетнаме... Дело тогда кончилось тем, что с обеих сторон по Садовому нахлынула сплошная синяя масса милицейских машин, забрали свыше тысячи человек, но большинству, в том числе и Каю, удалось смыться. Сейчас милиция была довольно спокойна (Кай встал на цыпочки и заглянул в сторону памятника), полиса мирно покуривали, возвышаясь над толпой на своих конях.
Со стороны фонтана вдруг донесся грозный рокот, он ширился и нарастал, толпа заколыхалась, по ней кругами побежали концентрические волны, прохождение которых Кай ощутил как серию неприятных толчков в грудь. Впереди среди моря затылков обозначились отдельные обозленные физиономии, и тогда Кай резко выдохнул, наклонился вперед под углом чуть ли не сорок пять градусов и пошел напролом.
Такой способ передвижения оказался неожиданно эффективным, хотя какой-то гражданин и успел огреть Кая зонтиком по спине, когда тот подобно торпеде пролетал мимо него. Прорвавшись к фонтану, Кай сразу же узрел причину недовольства толпы. Огромная бетонная чаша, куда с шумом обрушивался винный столб, была окружена сплошным кольцом металлических барьеров, в которые упирались, напрягая могучие бицепсы, десятки милицейских рук. Милиция едва сдерживала напор человеческих тел (Кая прижали так, что он перегнулся через барьер и почти уперся головой в обтянутый форменной рубашкой живот), а возле чаши стояли несколько человек в строгих черных костюмах и, не глядя по сторонам, равнодушно потягивали "Мадам Клико" из красивых фирменных кружек с какими-то надписями. Их лица ничего не выражали, и это обстоятельство почему-то особенно бесило толпу, которая, впрочем, не знала, что люди в черном просто не разбирались в хороших винах, поскольку с малых лет привыкли к самой обыкновенной водке.
— Что же это получается, товарищ милиционер? — заорал Кай, просунув голову под мышку стража порядка и стараясь перекричать толпу. — Вон там люди пьют, а вы меня не пускаете... Ну чем я хуже? И как же указ о распитии спиртных напитков в общественных местах? Или это не общественное место?
— Кто надо, тот и пьет, а ты проходи, — не слишком вразумительно ответил страж. На Кая он даже не взглянул.
Кай высвободил голову и, опершись руками о барьер, с натугой выпрямился. Какая-то женщина вдруг истошно закричала у него над ухом:
— Люди добрые, да что ж это делается, а? Ведь с утра стоим, говорили, что всех пускать будут, а теперь, значит, ограду поставили, торгашей всяких понавезли да директоров заводов! Пустите хоть меня, я сама герой труда, с малых лет на фабрике...
— Гражданка, вход только по спецпропускам, — устало сказал милиционер.
Женщина выдала длинную непечатную тираду, плюнула, стараясь попасть в кого-нибудь из людей в черном (но не попала) и скрылась в толпе. В руках одного из милиционеров появился мегафон, надсаживаясь, он начал что-то кричать в него, но толпа заревела так, что никто не услышал его слов. Кай развернулся, наклонился вперед и снова превратился в торпеду. За спиной у него раздался протяжный металлический скрежет сдвигаемых напором тел барьеров, слева донеслось конское ржание и многоголосый женский визг, хлопнул даже одинокий выстрел, но Кай больше ни на что не обращал внимания, он смотрел прямо перед собой до тех пор, пока не выбрался, наконец, из толпы и не зашагал по тротуару. Этна сидела на том же месте, где он ее оставил, но сидела она не одна. Метрах в четырех от нее расположилась пышногрудая особа лет тридцати пяти, и в свете ее роскошных одежд симпатичное платьице Этны меркло как скромный янтарь перед бриллиантом. Особа презрительно посматривала по сторонам, изящным жестом подносила к губам фирменную кружку с надписью и пила вино благородными маленькими глотками. Она, несомненно, умела жить, и ей не нужно было никакого Дома Восходящего Солнца. И спала она, разумеется, только с такими, как люди в черных костюмах возле фонтана.
"Содрать бы с тебя эти тряпки, — с ненавистью подумал Кай, — да разложить прямо здесь на траве. И напустить на тебя Юрия с командой... Узнала бы, где раки зимуют!" Непрерывно косясь на особу, он подошел к Этне, мечтательно смотревшей куда-то в облака, и тронул ее за плечо.
— А-а, вернулся, — сказала она. Взор ее скользнул по пустой кружке, которую Кай по-прежнему держал в руке. — Неужто разлил?
— Нет, не разлил. Сам даже не пил. Не веришь? Хочешь, дыхну?
— Дурак, что ли? — ласково сказала Этна. — Верю, конечно. А почему?
— А это только для директоров заводов и прочих полубогов. — объяснил Кай. — Да еще вот для таких роскошных шлюх.
— Ух ты, а я ее и не заметила... — голос Этны не предвещал ничего хорошего. Для шлюхи, конечно.
Кай посмотрел на фирменную кружку, потом перевел взгляд на пустую посудину из-под кваса у себя в руках, и ему вдруг нестерпимо захотелось запустить этой посудиной в самодовольную физиономию с тонко подведенными веками. Он оглянулся на Этну. Его подруги не было. Был вулкан, готовый к извержению.
— Пойдем, пойдем, — заторопился Кай. — А не то ты сейчас наделаешь дел. Нам ведь нужно в Дом, и совсем некстати будет, если нас с тобой тут повяжут. К тому же у этой стервы небось все полиса купленные...
— Полисам, пожалуй, не до нас теперь, — заметила Этна, вставая. — Разве ты не слышишь?
От панорамы беспрерывно доносились крики, и по тротуару мимо них на рысях прошел второй эскадрон милиции. Эскадрон скрылся за углом, и оттуда сразу же захлопали выстрелы, а потом раздался длинный раскатистый звон разбитого стекла, как будто кто-то высадил витрину магазина.
— Народ никак до панорамы добрался, — злорадно сказал Кай. Звон повторился. — Ну и перепьются же они, если им удастся оттеснить милицию хоть на четверть часа! Да и гусары еще себя покажут. Завидую.
— Ладно, пусть живет, — медленно проговорила Этна, которая думала о чем-то своем. Очевидно, она имела в виду шлюху. — Помоему, пора скипать отсюда.
— Скипаем, — согласился Кай.
Они зашагали по тротуару под непрерывный аккомпанемент разбиваемых стекол и сухой треск выстрелов, но через несколько десятков метров Этна внезапно остановилась.
— Смотри, машины-то стоят, — сказала она, указывая рукой на проспект.
— Ничего, конечно, — после долгого молчания сказал я. — Ничего.
— Только ты, пожалуйста, ничего такого не подумай, — сказала она и покраснела. Как помидор.
— И не буду думать, — пообещал я. — А ты лучше скажи, какой у нас будет дом?
— Какой... — Она обвела глазами комнату. — Не знаю... Скорее всего, комната у нас будет, а не дом. Но ничего такого там не будет, ни серванта этого, ни люстры хрустальной. А будет... — она зажмурилась, — стол, два стула и кровать. А по всем стенам — книжные полки от пола до потолка. И много книг, очень иного, гораздо больше, чем здесь!
— Обязательно, — сказал я. — И мы с тобой будем давать их читать всем своим друзьям, не то, что наши родители. А еще нам непременно нужен магнитофон. Хороший магнитофон, ведь тот, который у меня — это же развалина.
— Да, магнитофон нужен, — согласилась она. — Без него очень трудно.
— Кстати, — спохватился я, — мне сейчас ребята принесли запись, никак не запомню название, оно очень длинное... "Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера"? Нет, кажется, еще длиннее... В общем, это последний диск "Битлз", он только что вышел на Западе. Надо будет сходить ко мне, послушаешь. Очень здорово.
— Чем же здорово? — поинтересовалась она.
— А у них какая-то новая... новый стиль, что ли? Сильно отличается от того, что было у них прежде.
— Ладно, — сказала она, — сходим. А еще, если у нас будут две комнаты, то во второй ничего не будет, ну, кроме дивана, скажем, и магнитофона. Это чтобы танцевать.
Зажатый между двумя параллельными рядами деревьев, тротуар упирался вдали в стеклянную будку автобусной остановки, на тротуаре виднелись две кучки молодежи, а справа на проспекте стояли машины. Стояли, наверное, уже давно, просто Кай и Этна раньше не обращали внимания на них. Здоровенные грузовики и крохотные "Запорожцы", обтекаемые "Мустанги" и угловатые "Жигулята" — все это замерло, вплотную приткнувшись друг к другу, водители уже высыпали из кабин, и теперь бесцельно бродили по узеньким коридорам между выстроившейся рядами техникой. Кто-то с кем-то переругивался, кто-то бурно возмущался, а наиболее находчивые созвали соседних товарищей по несчастью и принялись забивать козла, оглушительно колотя черными костяшками по капотам своих автомобилей. Судя по всему, где-то впереди, в районе станции метро "Кутузовская", возник основательный затор, и теперь движение было остановлено всерьез и надолго.
Этна и Кай не стали комментировать это событие, просто посмотрели и зашагали дальше. В душе они презирали всех, кто сидит за рулем, за исключением, пожалуй, лишь водителей грузовиков, которые не раз подбирали их ночью, на безлюдном шоссе, где-нибудь за десятки, а то и за сотни километров от ближайшего населенного пункта. Кай шел довольно быстро, Этна едва поспевала за ним, но по мере приближения к двум компаниям, маячившим на тротуаре, его шаги постепенно начали замедляться.
Каждая из компаний в отдельности была весьма разношерстной по составу, и единственное, что объединяло ее членов — это отсутствие малейших следов интеллекта на лицах. Но друг от друга компании не отличались ничем, разве что располагались они зеркально симметрично, ось симметрии проходила как раз посередине тротуара. Справа опухшая девица с ярко накрашенными губами надевала на руку часы, которые только что снял с себя ее сосед (на обеих запястьях у нее уже красовались штук шесть), и то же самое проделывала аналогичная девица слева. Плечистые парни в потертых пиджаках, стоя лицом к проспекту, обматывали кисти рук солдатскими ремнями и презрительно поплевывали в сторону плечистых парней, обращенных к проспекту затылком и отвечавших им тем же. В довершение всего две молоденькие девочки с обеих сторон прижимали к себе каждая по переносному магнитофону, и магнитофоны абсолютно синхронно хрипели (играли "Самоцветы"), так что музыка шла из пустого пространства между компаниями.
— Ну и рожи... — прошептала Этна, на всякий случай прижимаясь к Каю. — Урла, причем самая махровая. Как же мы здесь пройдем? Как это — между Сциллой и... и...
— Харибдой. Мне это скорее напоминает Симплегадские скалы, — зашептал в ответ Кай. — Ты только не волнуйся, иди первой, пройдем вплотную друг к другу. Постараемся пройти точно посередине, не оборачиваясь по сторонам. На "Самоцветов" ориентируйся, чтобы они прямо перед тобой пели. Поняла?
Этна кивнула, и они осторожно двинулись вперед, стараясь не наступать на темные пятнышки. Урла перестала плеваться, с обеих сторон восхищенно присвистнули при виде Этны и наградили угрожающими взглядами залатанные джинсы Кая, сделали одинаково непристойные замечания, заржали, но — пропустили. Слева за деревьями мелькнул белый костюм — Гаврилка пройти по тротуару побоялся, обошел стороной.
— Дрянь чуваки, — сообщила Этна, когда обе компании остались у них за спиной. — Урла.
— Ай-яй-яй, некрасиво получается, — упрекнул ее Кай. — Это же простые хорошие ребята, молодые строители светлого будущего, а ты — "урла"...
Сзади послышались глухие удары, вопли и ругань вперемежку с визгом девушек. Симплегадские скалы, очевидно, сошлись.
— Светлого будущего... — Этна невесело усмехнулась. — А какое оно будет, светлое это? И тогда?
— Не знаю, — честно признался Кай. — Знаю только одно — чтобы оно действительно было светлым, в нем все должно быть по -другому. Совсем по-другому, понимаешь? — (Этна кивнула). — А вот писатели-фантасты, кстати, не понимают. Все их лучезарные воспоминания о будущем — это слегка улучшенная наличная действительность, а в будущем по-настоящему светлом все должно быть совсем не таким, как сейчас. Все, что заслуживает названия "организация", нужно стереть, нет, не с лица земли, конечно, пусть это лучше как-нибудь само собой отомрет. Просто слово "организация" должно быть стерто из памяти людей. — (Этна слушала, и видно было, что слушает она внимательно). — И человеческие отношения должны быть совершенно другими, ведь то, что изображается в современной фантастике — это современные же отношения, просто окрашенные в розовый цвет. А организация — это в корне порочная форма...
— Организации человеческих отношений? — засмеялась Этна, прикуривая на ходу.
— Ну вот, уже запутала, — сокрушенно вздохнул Кай. — Дай-ка сигаретку, а то у меня кончились... Спасибо.
— Когда-нибудь организация сама собой как-нибудь заменится чем-нибудь другим. По-моему, все это слишком расплывчато, — заметила Этна и протянула ему коробок спичек, потому что Кай судорожно хлопал себя по карманам. — Когда ты говорил о своих собственных целях, у тебя получалось гораздо яснее.
— Конечно, расплывчато, — согласился Кай, чиркая спичкой. — Но ведь это не программа действий, это просто мое мнение о том, каким должно быть светлое будущее.
— Скорее, каким оно не должно быть... — полувопросительно сказала Этна.
— Ну да, чисто негативно... Ой, простите!
Увлекшись разговором, Кай не обратил внимания на приближающийся мерный стук сапог, и теперь слегка ошалел, налетев с ходу на рослого гренадера в белых лосинах, который строевым шагом маршировал им навстречу. Гренадер изящно выругался по-французски (вставив, однако, и крепкое русское словцо), поправил на плече длинноствольное ружье с примкнутым штыком и снова зашагал, позвякивая амуницией.
— При девушке ругается! — с негодованием сказал Кай, глядя ему вслед. — Перчатку ему бросить, что ли? Только вот перчаток -то... Носок не сгодится?
— Думаю, что нет, — Этна взяла его за руку и потянула за собой. — Не связывайся, а то он тебя ка-ак... Видал штык?
Двинувшись дальше, Кай сказал презрительно,
— Подумаешь, штык! В рукопашной он хорош только на длинной дистанции, а на короткой... — едва прикоснувшись к карману, он молниеносно взмахнул рукой, и из кулака у него с пронзительным вжиканьем выскочило длинное блестящее лезвие.
— Это еще что за урловые штучки? — нахмурилась Этна. — С каких это пор ты стал пикальник с собой носить? А ну-ка выброси немедленно!
— Еще чего! — возмутился Кай, убрав лезвие в рукоятку и пряча нож в карман.
— А как же в Дом? С оружием?
— Да, об этом я не подумал...
Под грустный вздох Кая нож полетел на асфальт. Этна с удовольствием наподдала ногой опасную игрушку.
— Кстати, ты помнишь книгу, которую ты приносил мне две недели назад? — как ни в чем не бывало спросила она, продолжая путь.
— Ну, помню, — Кай отозвался не сразу, опечаленный утратой ножа. — Такие книги не забывают. Ну и что?
— Там вот тоже как-то очень туманно про будущее...
— Ну нет! — решительно возразил Кай. — Хотя авторы и говорят там устами главного героя, что писатель лишь ставит проблему, но никогда не решает ее, — они-то, как раз, указывают пути к решению, причем достаточно четко указывают, надо только пошевелить мозгами при прочтении. Ежели таковые имеются, конечно... И что самое обидное, — Кай тяжело задышал, — самое обидное, что это ведь глас вопиющего в пустыне! Читает их в основном кто? — эти самые Умные Мальчики, от которых попахивает сахарным сиропом. Читают, обсуждают на своих вечеринках, ну еще бы, такая вещь, стыдно ее не знать... И ничего не делают, черт бы их побрал!
Кай остановился, лицо его исказилось, пальцы до боли стиснули рукоятку отсутствующего ножа. Этна тоже остановилась и с любопытством посмотрела на него.
— Ты изменился, Юлька, — заметила она. — Еще недавно кто-то проповедовал, что все люди имеют право на существование, даже те, кому ни до чего нет дела. А теперь, кажется, ты готов прирезать кое-кого, нет?
— Да, — признал Кай. — Изменился... Попробуй тут не изменись, если уже столько лет безрезультатно бьешься лбом об стену! Сытые все стали, никому ни до чего...
— Просто ты не такой, как все, — сказала Этна, с жалостью глядя на него. — За это я тебя и любила когда-то. Не тогда, когда мы с тобой только познакомились, а позже, года через два -три. Ты не Умный Мальчик — в твоем понимании этих слов — не хиппи, не урла. В тебе все как-то жутко перемешано...
— И урла тоже? — улыбнулся Кай.
— Пикальник, — напомнила Этна. — Ведь недаром наши все-таки не чувствовали в тебе своего... Хотя, впрочем, Юрий тебя уважает, он мне сам об этом говорил. Так и сказал, люблю, мол, и уважаю. А потом ты еще женился на этой своей...
Кай издал горлом неопределенный звук.
— Ну и что же делать? — продолжила Этна. — А ничего. Идти в Дом. Ты ведь даже не такой, как я. То, что нужно тебе, не нужно даже мне. Я ведь тоже ни то, ни се, сам знаешь, все так говорят. И хиппи-то по-настоящему я никогда не была, хотя вертелась среди них с четырнадцати лет, как и ты. А теперь остается только Дом Восходящего Солнца. Может быть, там мы с тобой найдем... Тьфу, черт, понаставили!
Опрокинутая урна с грохотом покатилась по тротуару, из нее градом посыпались окурки, битое стекло и белые листки бюллетеней. Из-за деревьев выскочил юркий человечек в белом (он впервые появлялся так близко), Кай на всякий случай принял стойку, загораживая собой Этну, но Гаврилка, казалось, не обратил на них никакого внимания. Он торопливо установил урну на прежнее место, как-то странно улыбнулся и умчался налево, лавируя между стоящими на проспекте машинами.
— Обнаглел чувак, однако, — заметил Кай. — С чего бы это он? Надо будет его шугануть как следует, если он снова подойдет. Идти-то можешь?
Прихрамывая, Этна сделала несколько шагов.
— Пожалуй, — сказала она. — Побаливает, но ничего, сейчас разойдусь. — Этна пошла быстрее. — Черт, бычок свой выронила, а сигарет у меня больше нет... Так о чем это я говорила?
— О Доме, — напомнил Кай.
— О До-оме... — протянула Этна. — Не стоит, пожалуй, о нем говорить. Придем...
— Если придем.
— ...тогда увидим. — Этна помолчала немного и вдруг быстро проговорила: — А вдруг там одни пауки или еще что-нибудь в этом роде?
— Когда это ты "Бесов" успела прочитать? — удивился Кай.
— Каких еще бесов? — не поняла Этна. — Ничего я не читала...
— Ладно, сменим тему, — решительно сказал Кай. — Поговорим о чем-нибудь другом. Итак, ты уверяешь, что никогда не была хиппи?
— Ну, я не знаю... — смутилась Этна. — Это смотря кого называть хиппи. Если каждого, кто когда-то по моде отращивал хайры да носил драные джинсы...
— Подкуривал иногда... — вставил Кай.
— Да нет, это же не все пробовали. Многие, но не все... Так эдаких-то хиппи в свое время, наверное, пол-Москвы было. А если считать только тех, кто глубоко во все хипповые дела врубается, в эту, как ее...
— В идеологию, — подсказал Кай.
— Ну, хотя бы... Так этих, наверное, по пальцам перечесть можно. Иногда мне кажется, что всего-то один такой человек и есть — Юрий твой любимый...
— А Юрий Второй? — усмехнулся Кай. — Тоже ведь знаменитая личность, даже более знаменитая, чем этот "мой любимый".
— Ну, положим, это для тебя он второй, — заметила Этна. — Для меня-то он первый, я сначала с ним познакомилась, а потом уже... Но кто вокруг него сейчас? Одни алкоголики. Ты думаешь, что раньше, до того, как он спился, он был идеологом и все такое? Да ничего подобного, просто имел чувак большие связи и кучу денег, уж не знаю, откуда у него деньги взялись. Да, помню старые времена... — Этна улыбнулась. — Заходит Юрий в кабак, там где-нибудь за столиком длинноволосая команда уныло жует мороженое. И тогда он царским жестом на стол рублей десять — пятнадцать, а то и все двадцать пять — "вот вам, мальчики, от Юрия". А те после и рады горланить — да здравствует, мол, лидер всех московских хиппи... Вот как это было.
— Да, я знаю, — грустно сказал Кай. — И слыхал, и видел сам. Только ведь это было не единственное его достоинство. Кое -что и он когда-то мог...
— Кое-что мог... — согласилась Этна.
— А насчет "хипповых дел" или "идеологии"... — Кай пожал плечами. — Это ведь все названия. "Хиппи", "не хиппи" — так, ярлыки. В восточной философии, — помнишь, и я тебе рассказывал, и Юрий Первый, — есть концепция "недеяния", которое, однако, совсем не то же самое, что бездействие. Жизнь в гармонии с природой и так далее... Человек включается в поток событий и живет внутри мгновения, не привязываясь ни к чему внешнему, ни к чему, что выходит за пределы этого мгновения. Время — это только иллюзия, порожденная условиями нашей европейской жизни. А если человек не привязан ни к чему внешнему, значит, он свободен, не так ли?
— Н-не знаю, — неуверенно сказала Этна. — Может быть.
— Свободен, — повторил Кай. — Но можно, оказывается, жить не только в гармонии с природой, но и в гармонии с городом тоже, как это ни парадоксально... В гармонии с потоком ситуаций, которые складываются на старой доброй улице, которая называется "стрит". Или вот здесь на проспекте, скажем... Хотя достичь гармонии и здесь, и там стало уже довольно трудно. Но для некоторых все еще возможно... Ну, представь себе, вот по стриту идут люди — одни вверх, другие вниз. У каждого своя маза, каждый идет в свою сторону, но тем не менее, возникают целые потоки, течения, водовороты... И ты плывешь вверх, вниз, крутишься в завихрениях... но не пытаешься грести против течения, а, если тебе нужно, скажем, наверх, ты просто находишь себе подходящий поток, и он сам несет тебя, а по пути ты встречаешь знакомый пипл, временами останавливаешься, общаешься...
— Заходишь в "Елисей" за портвейном... — вставила Этна.
— Ну, хотя бы... — усмехнулся Кай. — И тебя абсолютно не волнует то, что находится за пределами стрита, да и то, что ты найдешь там, наверху, волнует очень мало. А иногда ты приходишь на стрит утром без всякой определенной цели, начинаешь движение вниз, и заканчивается это движение в Таллинне или в Питере, хотя в то утро ты никуда не собиралась...
— Или в 108 отделении, а то в вытрезвителе, — снова вставила Этна.
— Или в крэзи хаусе, — засмеялся Кай. — И такое случается... Правда, это я все слишком конкретно говорил, — поток людей, и так далее. Постарайся представить вместо потока людей поток событий, вот тебе и будет хиппистское мироотношение и мироощущение.
— В этом ты весь. Все тебе непременно нужно словами описать да по полочкам разложить... Все, что ты сейчас сказал, я бы выразила гораздо проще.
— Ну-ну? — подбодрил Кай.
— Да чего там? Тусуешься в центрах — и в кайф!
— Вот оно! — подхватил Кай. — Правильно, вот где весь хиппизм, а знать слова, как знаю я, или, скажем, Юрий Первый, вовсе не обязательно. И потому даже тот спившийся пипл, который вокруг Юрия Второго — это все-таки, с моей точки зрения, хиппи, хотя сами-то они уже и слово такое позабыли, и стриженые все, и одеваются серенько и незаметненько...
— Ну-ну, — с сомнением сказала Этна. — Если так считать, то конечно... Но кое-что ты забываешь. — Она закрыла глаза и процитировала: — "Красота и свобода — две родные сестры, каждый может перестроить свое сознание так, чтобы достичь их". — Этна открыла глаза. — А ты говоришь только о свободе. Одной свободы мало, по-моему. Или нет?
— Все зависит от того, с какой стороны смотреть, — уклончиво ответил Кай. — Есть у нас такие, зацикленные на красоте в хиппистском понимании этого слова. И волосы у них что надо, и одежды те еще... Джон, например, и вся компания вокруг него. Художники, музыканты, сюрреалистическая живопись, рок, выставки, прослушивания, контркультура... Иногда наркота для "обогащения духовного мира". Вроде бы все как надо. Но какие же они к черту хиппи, если у них... Да что там говорить! Нельзя ведь сорок один час в неделю быть добропорядочным функционером, а по вечерам превращаться в хиппи. Хотя, впрочем...
— А еще у них есть жены и дети, — заметила Этна. — И это накладывает определенные...
— Ну да, конечно, уж мне ли не знать! — Кай грустно рассмеялся. — Все как у людей... И все-таки иногда они срываются, они бросают работу — без предупреждения, сразу, зная, что их уволят по статье, что потом они черта с два устроятся, — бросают все и приходят сюда, или на стрит... или уезжают... Вот так. Кто однажды вкусил свободы, тому не так-то легко с ней расстаться, и никакая красота не может ее заменить... Только потом они всегда возвращаются.
— Вот именно, — сказала Этна. — Та-ак. Кажется, мы пришли.
Ряды деревьев остались у них за спиной, а впереди был мост через железнодорожные пути и линию метро. Слева за мостом блестел стеклом и металлом вестибюль станции "Кутузовская", там переминались с ноги на ногу здоровенные гренадеры во главе с краснорожим полковником и сверкали трубы военного оркестра. Из-за буйно разросшейся зелени, которая совсем скрыла двери вестибюля, с треском продираясь сквозь кусты, шли и шли усталые, измученные, с почерневшими лицами люди. Выходя на улицу, они подтягивались, стараясь придать взгляду твердую уверенность и непреклонную решимость, строились в колонну и с жизнерадостными улыбками маршировали через проезжую часть в направлении противоположного вестибюля. На другой стороне тоже сверкали до блеска начищенные трубы и виднелись мундиры гренадеров, а еще там стоял ярко раскрашенный автобус с буквами "ТV" на борту, и рядом с ним совсем незаметной казалась парочка серо-зеленых чумовозов с красными крестами.
— Боюсь, что это надолго, — сказал Кай. — Вот черт, и не обойдешь их никак...
Перед шествием бесновались обозленные водители, их собралось уже довольно много, и подходили все новые и новые, а машины заполнили проспект чуть ли не до самого горизонта. Поглядев на это, краснорожий полковник призадумался, затем выкрикнул какую-то команду, и гренадеры торопливо побежали вдоль колонны, на ходу срывая с плеч длинноствольные ружья. Выстроившись цепью, они в соответствии с артикулом установили штыки, и шоферы моментально отхлынули, бормоча вполголоса разнообразные ругательства.
— Смотри-ка, — удивилась Этна, указывая на небо. — Недавно солнце садилось вроде бы, а сейчас опять высоко стоит... А, поняла. Надо же, никак не привыкну...
— Газеты читать по утрам надо, — наставительно сказал Кай. — Там все написано. Проснулась утречком на ступенечках, размялась — и бегом из подъезда искать ближайший киоск...
— Ближайший пивной ларек, — сказала Этна. — И вообще, я уже тысячу лет в парадняках не ночевала, между прочим. В прошлом месяце, правда, пришлось одно время на чердаке пожить... Ну да ладно. Теперь-то что нам делать? Так и до ночи простоять можно.
— Постоим, — вздохнул Кай, провожая взглядом жизнерадостные лица. — Сколько веревочке ни виться, а концу быть... Есть, правда, у меня одна идея.
— Да ну? — Этна с надеждой посмотрела на него.
— Ладно, — сказал я. — А кухня...
— На кухне ты будешь курить. Только на кухне, и ни в коем случае не в комнате.
— Я же вообще не курю, — начал было я, но она посмотрела на меня так, что я со вздохом извлек из кармана пачку и демонстративно смял ее.
— Молодец, — сказала она.
— Послушай, — сказала Этна, — а ты сам-то веришь в то, что мне рассказывал?
— Это насчет чего? — не понял Кай.
Они стояли возле входа в гастроном, за спиной у них еще таяли облачка розового пара, а справа уже грозно ревущим потоком мчались машины. Время от времени взвизгивали тормоза, доносился металлический лязг, и к тротуару подруливало очередное механическое чудище с помятым капотом или сплющенным багажником. Вокруг чудища немедленно собиралась небольшая толпа.
— Насчет свободы, Востока и так далее, — пояснила Этна.
— А при чем тут "веришь"? — Кай пожал плечами. — Дело ведь не в том, во что ты веришь, а в том, как ты живешь...
— Так как же надо жить, в конце концов? — в голосе Этны явственно послышалась тоска.
— Хотел бы я знать... — Кай снова пожал плечами. — Представь себе осла, запряженного в повозку. Спереди ему на упряжку привязали пучок чертополоха, осел за ним тянется и тащит свою повозку, а чертополох, таким образом, уезжает от него... Вот тебе и вся европейская культура. А если осел непрерывно жрет этот самый чертополох, то вот тебе и весь Восток.
— Ну? — с интересом спросила Этна. — И что?
— Да ничего, — усмехнулся Кай. — Ослом мне не хочется быть, вот в чем дело. Только пока что-то не очень получается...
— А я верю, — объявила Этна. — В кайф все-таки — идем мы с тобой по проспекту, разговариваем... Не муж с женой, не брат с сестрой, и не парочка любовников, — просто старые друзья. Век бы так шла... Только вот проспект скоро уже кончится.
— Да, — подтвердил Кай. — И поэтому — Дом.
— А я думала... — начала было Этна, и вдруг замолчала. — Ладно, — сказала она после паузы. — Постой тут, я зайду, хоть сигарет куплю...
Этна скрылась в дверях гастронома, а Кай сделал еще несколько шагов и остановился возле справочного киоска. Ему вдруг стало на все наплевать — и на светлое будущее, и на Восток вкупе с Западом, и даже на то совершенно невероятное обстоятельство, что они с Этной наконец все-таки идут в Дом. Идти никуда не хотелось, хотелось сесть прямо здесь на горячий асфальт, достать из кармана джинсов плоскую жестяную коробочку из-под леденцов, задумчиво взвесить ее на ладони, стрельнуть у прохожего папироску, открыть коробочку, не спеша забить косячок... Жестянка лежала в кармане джинсов уже вторую неделю, и пока еще Кай ни разу не открывал ее.
И сейчас не откроет.
Осознав это, Кай вздохнул, от нечего делать изучил прейскурант услуг Мосгорсправки, поискал даже в кармане мелочь, вознамерившись было уточнить адрес Дома Восходящего Солнца, но ничего не нашел, хмыкнул и тогда только обнаружил, что старушка-киоскерша грозит ему из своего окошечка крючковатым пальцем, укоризненно качая головой Это была крошечная сухая старушонка, простоволосая, ее редкие, обильно смазанные маслом волосы были заплетены в небольшую косичку, а на шею она навертела какое-то тряпье, и все вместе это очень напоминало куриную ногу. Каю вдруг захотелось взять эту куриную ногу и засунуть ее себе в боковой карманчик трико. Подивившись такому обороту мыслей — ведь никакого трико на нем не было — Кай решительно шагнул к окошечку.
— В чем, собственно, дело? — громко осведомился он.
Указывая большим пальцем в сторону метро, старушонка проскрипела:
— Наверное, вам не следовало поступать с ними таким образом, молодой человек!
Кай взглянул в указанном направлении, но там уже ничего не было, даже розоватого пара не осталось. Он развел руками. Получилось несколько театрально.
— Извините, — сказал Кай. — Это была печальная необходимость. Они загораживали нам дорогу...
— Которая ведь все равно может никуда не привести? — подх— ватила киоскерша. — Или привести в никуда?
Ее лицо перекосила гримаса, которая должна была, по-видимому, обозначать любезную улыбку. Каю стало не по себе. Это улыбающееся создание знало больше, чем ему хотелось бы.
— Я хотел уточнить у вас адрес, — бухнул он ни с того, ни с сего. — Но у меня не оказалось денег...
— Это не имеет значения, — объявила киоскерша и снова мило улыбнулась.
После этого она торопливо нацарапала карандашом на бланке несколько слов и,любезно улыбнувшись в третий раз, протянула бумажку Каю.
— Очень остроумно, — пробормотал Кай, пробежав ее глазами.
На бланке было написано корявым старушечьим почерком: "Дом Восх. С. Суворовский бульв., дом N4. Проезд: ст. м. "Арбатская", далее пешком".
— Эй, послушайте... — начал было Кай, поднял глаза и замолчал. Окошечко было закрыто и задернуто изнутри аккуратными белыми занавесками.
Кай обошел киоск и остановился сзади, тупо глядя на заржавленный висячий замок.
— А, вот ты где! — раздался голос у него над ухом. Внутри у Кая что-то екнуло, он дернулся было в сторону, а потом остановился, облегченно переведя дыхание.
— Что это с тобой? — недоуменно спросила Этна, оглядывая его с головы до ног. — Чего это ты от меня шарахаешься?
— Лучше не спрашивай, — Кай махнул рукой и крепко обнял ее за талию. — Стремно мне здесь, пошли отсюда поскорее. — Он затравленно озирался. — Ну, что стоишь? Пошли, пошли скорее, потом расскажу...
Этна пожала плечами, обняла в свою очередь Кая, и они чуть ли не бегом помчались по тротуару. На ходу Кай скомкал и выбросил бланк с непонятным адресом, и его страх прошел почти мгновенно, на душе стало удивительно легко, захотелось бежать вот так до самого Дома, не останавливаясь ни на минуту, и Кай счастливо рассмеялся, а Этна вдруг остановилась и нерешительно посмотрела на него.
— Ты чего? — не понял Кай.
— Ты только не удивляйся, пожалуйста, — сказала Этна, теребя ремешок своей сумочки. — Как бы это тебе сказать... — Она опустила глаза. — Ну, в общем, я тебя хочу.
— Как, прямо здесь? — Кай оглянулся на прохожих и присвистнул. — WHY DON'T WE DO IT IN THE ROAD...
— Да нет же, — улыбнулась Этна. — Понимаешь, это вот дом номер тридцать два. Здесь живет чувак, который сейчас уехал на юга. Флэт остался пустой, а ключи от него — у меня в кармане. Там и музыка есть...
— Давненько с тобой этого не случалось, — Кай старательно скрывал улыбку, хотя внутри у него все пело от восторга. — Ну что же, отчего бы нам с тобой не вспомнить старые времена... А сигарет ты купила?
— Сигарет не было. "Беломор" пришлось взять.
— Очень кстати! — улыбаясь во весь рот, Кай дотронулся до жестяной коробочки в кармане. — Пошли! Хотя постой... — он закусил губу и посмотрел на Этну. — А в Дом?
— Да успеем! — Этна беззаботно махнула рукой, подхватила Кая и потащила его за собой.
Растолкав путающихся под ногами прохожих, они нырнули в арку, стремглав промчались под гулкими сводами и оказались во внутреннем дворике. "Успеем, как же, — ворчал про себя Кай. — Поди успей, если у меня здесь полная жестянка". Но на самом деле ему было уже все равно. Он послушно шагнул следом за Этной в подъезд, покосился на неработающий лифт и начал подниматься по лестнице. Этна шла впереди, Кай некоторое время смотрел на нее горящими глазами, а потом решил смотреть на стену, чтобы не завестись слишком рано. Воздух в подъезде был затхлый, солнечный свет едва пробивался сквозь давным-давно не мытые окна, на стене была написана похабщина. На втором этаже их облаяла собака (Этна издала губами едва слышный звук, и собака моментально утихла), на третьем пахло подгоревшей снедью, на четвертом поперек лестничной площадки храпел пьяный, а на пятом Этна остановилась и начала возиться с ключами перед обитой черным дермантином дверью.
— А вдруг там кто-нибудь есть? — вполголоса сказал Кай и спустился на ступеньку ниже.
— Да нет же, — отозвалась Этна. — Тьфу, черт, никак не разберусь... Ага!
Замок щелкнул, и дверь со скрипом распахнулась. По лестнице потянул ветерок, и Каю вдруг показалось, будто из темного дверного проема вылетело что-то серое, и, делая стремительные зигзаги, умчалось наверх.
— Видела? — прошептал он.
— Чего видела? — недовольным голосом сказала Этна.
— Как будто летучая мышь... — пробормотал Кай.
— Какая еще мышь? Где? — рассердилась Этна. — Или ты, может быть, торчишь? На улице от меня шарахнулся, теперь еще мышей каких-то видит... Давай, заходи, что ли!
Лицо ее вдруг преобразилось. Кай оторопело взглянул на нее, резко развернулся и стремглав бросился вниз по лестнице, перелетел через храпящего на четвертом этаже пьяного и помчался дальше, вниз, вниз, вниз, слыша нарастающий топот у себя над головой...
Дверь подъезда он вышиб всем телом, только брызнули осколки стекла, опрокинул входившую в подъезд бабу с мусорным ведром, ведро с грохотом покатилось по асфальту, баба заверещала, Кай рванулся влево, проскочил под аркой, едва не угодив под выезжающую со двора машину, и остановился посреди потока пешеходов на проспекте, озираясь по сторонам и щурясь от яркого солнечного света.
— Кай, Ка-ай! — размахивая сумкой, к нему пробиралась Этна. Но появилась она вовсе не из-под арки, на арку Кай смотрел неотрывно.
— Куда ты подевался? — спросила она, подойдя к нему. — Я тут бегаю, ищу тебя...
— Сигарет купила? — хрипло спросил Кай.
— Нет, сигарет не было, "Беломор" пришлось взять... Господи, да на тебе лица нет!
— Дай одну... И прикурить.
Кай все еще смотрел в сторону арки. Из-под арки никто не появлялся.
— Да можешь ты, наконец, объяснить, что случилось? — спросила Этна, чиркая спичкой.
— Могу. Я все могу. Только не сейчас. Не обижайся, ладно? И пойдем отсюда поскорее.
На ходу Этна почувствовала, как дрожит рука Кая, обнимающая ее за талию.
— Послушай... — медленно сказал я. — А ты веришь в привидений или там в домовых... Ну, в общем, в нечистую силу?
— Раньше верила, — сказала она. — И до сих пор еще немножко... Но здорово было бы, если бы в нашем будущем доме завелся бы симпатичный мохнатенький домовой! Слушай, а почему ты об этом спросил?
— А у нас на этаже соседка есть, тетя Паня. Старенькая уже. Так вот, про нее все шепчутся, будто она ведьма.
— Как интересно! А что она может?
— Да чего только не говорят о ней! И то, и се... Может будто бы в кошку обратиться, сглазить может, да и вообще... Не знаю. Я с ней каждый день здороваюсь, она у подъезда на лавочке обычно сидит, и ничего. Ничего со мной пока не случалось.
— Устала, — сказала Этна. — Давай отдохнем?
— Отдохнем, — согласился Кай. — В скверике, да? Там сейчас, наверное, липы цветут...
Они миновали торчащий на углу дома N 32 аляповатый щит, где цветастые плакаты убеждали москвичей, что водитель троллейбуса — интересная профессия, и свернули налево. Скверик был очень уютный, он густо зарос деревьями, под которыми тут и там красовались выкрашенные в белый цвет скамейки, дорожки были усыпаны белым песком, а в центре сквера расположилась длинная клумба, на которой цвели маки. В глубине за невысокой оградой виднелось серое здание 24-й спецшколы с английским уклоном, скамейки были пусты, только на одной восседали два длинноволосых персонажа с зажатыми в зубах длинными папиросами. Кай понимающе усмехнулся. Один из персонажей неторопливо встал и, вычерчивая сложную кривую, начал пробираться к выходу из сквера. Неожиданно он подпрыгнул, издал боевой индейский клич и с криком: "Лови! У, подлый, низом прошел!" — устремился за кем-то невидимым, путаясь в своем роскошном голубом хитоне. Еще несколько секунд — и голубой хитон скрылся в глубине сквера за деревьями.
— Вот это да! — выдохнула Этна. — Надо же, не поймал...
— Кого? — Кай с недоумением оглядывался по сторонам.
— Да вон же сидит, на оградке. Не видишь?
Этна побежала напрямик, по газону, и Кай неохотно поплелся за ней следом. Теперь и он видел мохнатенького рукокрылого чертенка, усевшегося на школьной ограде. Дорого дал бы Кай, чтобы не ходить туда, но его подруга уже стояла прямо перед чертенком.
— Ма-аленький, — ласково сказала Этна, протягивая к нему руку. — Загоняли тебя, бедненького. Ну иди сюда, мы тебе ничего плохого не сделаем...
Чертенок затравленно озирался. Этна вообще любила все мохнатое, а этот рукокрылый удивительно напоминал ей давным-давно пропавшую собачонку по кличке Инга. Мордочка у него действительно была собачья, хотя и заканчивалась небольшим пятачком, а маленькие рожки, возвышавшиеся над поставленными торчком острыми ушами, нисколько не портили сходства с Ингой. Чертенок был еще совсем молодой, неопытный, и когда рука Этны приблизилась к нему, он покрепче вцепился когтистыми задними лапками в ограду, отчаянно захлопал перепончатыми крыльями и грозно зашипел, пытаясь напугать.
— Ну-ну, не волнуйся, — Этна пошарила в сумочке и достала завалявшуюся конфету. — Хочешь это? Попробуй. Вкусная.
Чертенок перестал шипеть, вытянул шею (при этом он весь подался вперед, еще немного — и посланец ада свалился бы прямо в траву) и чуть подрагивающим пятачком осторожно обнюхал подарок. Высунулся гибкий красный язычок, Этна разжала пальцы — конфета моментально исчезла вместе с оберткой. Собачья мордочка расплылась в блаженной улыбке.
— Еще! — требовательно пискнул чертенок.
— Нету больше, — вздохнула Этна. — И рада бы тебя накормить, но больше нету. Ну, иди сюда, маленький.
— Не пойду, — сердито отрезал чертенок. — Один бородатый человек в черных одеяниях тоже сначала угощал меня конфетами, а потом вдруг посадил в клетку и целый день озарял крестным знамением. У меня от этого простуда началась, вот, видите? — он хлюпнул носом и тоненько чихнул.
— Нет же у нас никакой клетки, — улыбнулась Этна. — И крестить тебя я не буду, я и не умею это делать по-настоящему. Как там — вверх, вниз, а потом справа налево? Или слева направо?
— Так тебе все и скажи, — недоверчиво пробормотал чертенок и мотнул головой: — А твой друг тоже не умеет?
Этна оглянулась. В течение всего разговора Кай стоял сзади, разминая в пальцах сигарету, и с опаской посматривал на посланца ада. Он предпочитал не иметь дела с чертями, потому что от них, по мнению Кая, ничего хорошего ожидать было нельзя. Однажды один такой пообещал Каю в жены самую прекрасную девушку Москвы, но когда эта прекрасная явилась, Кая чуть не стошнило от запаха перегара, который она распространяла за версту вокруг себя. Но все равно он на ней женился.
— Не умею, — соврал Кай на всякий случай.
— Вот видишь, не умеет, — радостно сказала Этна. — Пойдем с нами, посидим, покурим, а?
При слове "Покурим" глаза чертенка вспыхнули зеленоватым пламенем — он очень любил дьявольскую траву никоциану.
— Ну, пойдем, — согласился посланец ада и, взмахнув крыльями, перелетел к Этне на плечо.
— Чем это от тебя пахнет? — поморщилась Этна, гладя его по шерстке и направляясь к скамейкам.
— Ладаном, — неохотно буркнул чертенок. — Говорил же я, целый день в клетке у черного человека пришлось просидеть...
Скамейки, к счастью, по-прежнему были пустыми, только на одной развалился обкуренный хиппи, с закрытыми глазами созерцая предстающие перед ним картины. Его напарник в голубом хитоне так и не вернулся. Заслышав шаги, хиппи осторожно приоткрыл один глаз и уставился на приближающуюся к нему троицу.
— Ну и укурился же я, — изрек он, с сомнением глядя на чертенка. Чертенок, важно восседая на плече у Этны, высунул в ответ длинный красный язычок.
— В лом! — восторженно сообщил хиппи, снова закрывая глаза и откидываясь на спинку скамейки.
Кай с Этной присели по соседству и угостили чертенка папиросой, которую тот ловко подхватил двумя крючковатыми пальцами, помещавшимися у него на правом крыле. На левом пальцев почему-то было три. Чертенок прикурил, с видимым наслаждением затянулся и осведомился:
— Ну и куда же вы держите путь?
— В Дом Восходящего Солнца, — ответила Этна. — Хочешь, пойдем с нами? То-то пипл удивится...
— Не пойду я с вами. Во-первых, потому, что в Дом вы можете и не попасть, — сказал чертенок, пуская дым кольцами и задумчиво глядя куда-то вдаль. — А во-вторых, на углу Кутузовского и улицы Дунаевского вас ожидает прелюбопытнейшая встреча. Очень интересная встреча, по статистике такое происходит раз в две тысячи лет. Но тем не менее, я не хотел бы там оказаться в этот момент.
— А для нас эта встреча безопасна? — поинтересовался Кай.
— Для вас — да, — ответил чертенок.
— Да ты, я вижу, все наперед знаешь, — пробормотал Кай, нервно стряхивая пепел. — Может быть, ты нам вообще все объяснишь?
— Что значит "все"? — сказал чертенок, не глядя на Кая. Он недовольно смотрел направо, туда, где на скамейке ворочался, — видимо, приходил в себя, — обкуренный хиппи.
— Все, — подхватила Этна. — Жизнь такая почему. Проспект этот почему стал такой странный. То есть не странный, сейчас-то я уже привыкла, конечно. Но ведь когда я здесь бегала еще девчонкой, не было на проспекте никаких... ну, ничего такого. И машины ходили в обе стороны.
— Все как обычно, — вздохнул чертенок, по-прежнему беспокойно поглядывая на хиппи. — Вы, люди, никогда не умели объяснить вами же созданную действительность, и в поисках объяснения ваши писатели обращались к нечистой силе и прочей чертовщинке. Гоголевский "Нос", "Мастер и Маргарита"... "Альтист Данилов" в этом же ряду. Вот и вы тоже ко мне обращаетесь, но, к сожалению, вам я ничего не успею объяснить. Он сейчас очухается, и я исчезну. Мне пора, прощайте.
Мохнатое тельце промелькнуло перед их глазами, в лицо Каю ударил поток холодного воздуха. Поднявшись метров на десять, чертенок заложил крутой вираж, описал несколько прощальных кругов над сквером и начал набирать высоту. Этна и Кай следили за ним, пока стремительно удаляющаяся черная точка не растаяла в облаках.
— Здорово меня зацепило, — сказали рядом.
Они вздрогнули и обернулись. Хиппи, слегка пошатываясь, подходил к ним, из его кармана торчала недопитая бутылка сухого вина. Небрежным жестом он извлек ее, приложился, побулькал, а потом, тщательно прицелившись, зашвырнул пустую в кусты. В кустах заверещало, и сонный голос помянул чью-то мать.
Хиппи посмотрел на Кая и Этну повнимательнее.
— Один уже исчез, — констатировал он. — Сейчас и эти двое пропадут...
Спотыкаясь и пошатываясь, хиппи побрел к выходу из сквера.
— По-моему, мы все-таки не должны пропасть... — сказал Кай, вопросительно глядя на свою подругу.
Этна молча кивнула головой.
— Нет, с нами обязательно должно произойти что-то такое, — сказала она. — Не знаю, что именно, но что-то обязательно случится.
— Может, — усмехнулся я. — Такое может случиться, что и жить не захочется.
— Перестань! — крикнула она.
Если человек дошел до состояния, в котором он близок к самоубийству, то прежде чем вешаться или топиться, ему не мешало бы попробовать отыскать Дом. Кай однажды уже ходил на поиски, ходил в одиночку, а вернулся ободранный и злой. После этого он три недели подряд пил без просыпу, на телефонные звонки не отвечал, и никого, даже Этну, к себе не пускал. Почти месяц спустя он неожиданно пришел к ней, похмельный, с трясущимися руками. Этна дала ему несколько таблеток сиднокарба, и Каю полегчало. Он лежал на диване, курил сигареты — одну за другой — и рассказывал, что ему удалось пробиться к самой Арбатской площади, но когда он свернул налево, Москва вдруг исчезла, а перед ним выросла самая обыкновенная ледовая стена, каких он немало преодолел в юности, когда занимался альпинизмом. Кругом оказались горы, — Центральный Кавказ, по его словам, — в разряженном воздухе Кай начал задыхаться без акклиматизации, но тем не менее он рванулся на штурм, потому что из-за стены торчала крыша Дома Восходящего Солнца, он сразу узнал ее по описаниям. Стена была крутая, градусов пятьдесят, модные туфли на гладкой подошве скользили по ней, руки не находили ни единой зацепки, а у Кая, разумеется, не было с собой ледоруба, да и откуда он мог знать, что ему понадобится ледоруб? Лет десять назад Кай преодолел бы такую стенку даже босиком и без всякой акклиматизации, но на этот раз за восемь часов безуспешных попыток он лишь дважды добрался до половины высоты стены. Долгие годы беспорядочного образа жизни взяли свое, и Кай вернулся. Если он вообще там был.
Странный все-таки был Дом. Одних он пускал к себе. Других нет. У Юрия, например, никогда не было суицидальных настроений, он был неисправимым оптимистом, но тем не менее он в Дом попадал шесть раз. И каждый раз дорога абсолютно не походила на те, которыми он шел раньше, поэтому-то Кай и Этна не стали заботиться о ледорубах, специальных ботинках и прочем снаряжении. Все, кто побывал в Доме, рассказывали о том, что ждет новоприбывших, но рассказывали каждый по-своему, и поэтому нельзя было понять, хорошо это или плохо — попасть в Дом. Очень многие не возвращались, наверное, они нашли в нем то, что искали. Наслушавшись рассказов, Кай почему-то стал упорно именовать Дом Восходящего Солнца отелем "Калифорния". Впрочем, так он называл Дом лишь до своего путешествия туда. А после путешествия, после того, как Кай, лежа на диване, рассказал Этне все, что с ним было, он больше никогда не заводил разговор о Доме, но она-то видела по его глазам, как ему хочется снова испытать судьбу. И вот сегодня Этна сама ему это предложила, но правильно ли она сделала — на такой вопрос не мог ответить никто.
Обо всем этом думала Этна теперь, когда она шла по тротуару рядом с Каем. Слева тянулся глинистый пустырь, тут и там виднелись одинокие бульдозеры. Здесь, по замыслу градостроителей, должен был расположиться парк, примыкающий к тому скверу, где Кай и Этна беседовали с чертенком. Пока что парка не было, за пустырем начинался крутой спуск к Москве-реке, — с проспекта ее не было видно, — а на том берегу виднелся индустриальный пейзаж с одиноко торчащей башней антенны-глушилки. Вдоль тротуара были навалены груды потемневших досок, — со временем место разбивки парка намеревались обнести высоким забором. Половина досок, впрочем, уже сгнила.
— А ведь когда-то здесь был дом... — задумчиво сказал Кай, то и дело поглядывавший налево.
— Был, — подтвердила Этна. — И не простой дом. С ним было что-то такое связано... Жил там кто-то, что ли? Убей Бог, не помню...
— И я не помню, — вздохнул Кай. — Странно, правда? Ведь нам-то с тобой тут каждый уголок должен быть знаком... Сколько лет мы с тобой тусовались здесь? Правда, это все в прошлом...
— А раз в прошлом, то... "Времени не существует, это только иллюзия, порожденная условиями нашей европейской жизни", — поддразнила Этна Кая.
— А вот и Гаврилка, — чтобы перевести разговор на другую тему, Кай указал большим пальцем через плечо. — Давненько что-то я его не видел... Ну и выраженьице у него на лице! Будто во храме находится. И тоже все налево смотрит.
Этна оборачиваться не стала. Гаврилка был ей не интересен.
— Что-то у меня сердце побаливает, — сообщила она. — Постоять, отдышаться, что ли?
— Дело тут вовсе не в твоем сердце. Просто атмосфера такая. Меня тоже вдруг придавило, дышать стало тяжело, голова словно свинцом налилась... — Кай еще раз посмотрел налево, задрал голову. — Ну да, вон и контуры того дома, который тут стоял. Видишь? Еле различимы, но увидеть все-таки можно, особенно верхние этаже на фоне неба.
— Атмосфера, которая довела тебя до глюков? — ехидно сказала Этна. — Я лично ничего не вижу, кроме неба да вон той глушилки. Что за атмосфера такая? Газы, что ли, какие-то вредные?
— Да нет же, — терпеливо сказал Кай. — Энергетическая атмосфера. Я же тебе говорил, что временами могу чувствовать энергетику, а ты все смеялась. Ты думаешь, почему у тебя сердце сейчас болит? Со вчерашнего перепоя, что ли?
— А че я выпила-то? — возмутилась Этна. — Полкружки портвейна? Да у меня сроду от выпивки сердце не болело.
— Так вот я тебе и объясняю... — начал было Кай и замолк, сообразив, что с минуты на минуту может разразиться извержение вулкана.
Они наконец миновали пустырь, теперь слева от них был очередной дом квартала, на лицевой стороне которого располагались художественный салон, магазин "Овощи-фрукты" и много чего еще. У дверей овощного магазина выстроилась громадная очередь — вероятно, давали ананасы или еще какую-нибудь заморскую чепуху. Оттуда доносилась непечатная ругань — отпихивали наглых гренадеров, норовивших пролезть без очереди. Посовещавшись, гренадеры схватились было за ружья с явным намерением проложить себе дорогу штыками, но поблизости возникла милицейская фуражка.
— Вот здесь атмосфера все-таки почище, — констатировал Кай. — Даже этот, в фуражке, ее не слишком портит...
Этна хихикнула.
— Вечно ты... — Кай безнадежно махнул рукой. — Ну вот здесь стоит постоять, поразмыслить, в себя прийти...
— А чего стоять-то? — возразила Этна. — Чертенок же ясно сказал — угол Кутузовского и улицы Дунаевского, интересная встреча, раз в две тысячи лет. Пошли?
— Не нравится мне это, — сказал Кай. — Цель — угол проспекта и улицы Дунаевского. Железная необходимость быть там. А как же свобода?
Тут произошло разделение доселе единого потока событий на две относительно самостоятельные ветви, но ни Этна, ни Кай, конечно же, ничего не заметили.
ПОТОК СОБЫТИЙ N 1
— Утомил, философ чертов, — сказала Этна. — Цель, необходимость... Еще сейчас какую-нибудь "детерминацию" приплетешь. Пошли!
Каю ничего не оставалось делать, как шагнуть следом за Этной в подземный переход. Тумана в переходе уже не осталось и следа, но раньше он, несомненно, был, так как все лампочки оказались перебитыми. Пьяных, по-видимому, уже убрали.
— Та-ак, — протянула Этна, когда они перешли на другую сторону. — Ну и какой же угол? Этот или противоположный?
Они остановились на самом углу, возле светофора. Вспыхнула зеленая стрелка, с улицы Дунаевского направо по проспекту пошел транспорт.
— Ну и где же... — недоумевала Этна. — Ничего интересного. Обманул чертов мохнатенький... Ой, смотри!
На Кутузовский проспект выехал, как показалось Этне, их давешний знакомый — хиппи в голубом хитоне. Он ехал верхом на ослике, подгоняя упрямое животное ударами босых пяток. Дувший вдоль проспекта ветер разметал его волосы, и лица хиппи не было видно.
Этна обернулась и обнаружила своего спутника стоящим на коленях.
— Господи, да что же это... — забормотала она. — Так это не хиппи, да? Неужели...
Закончить Этна не успела. Громадный черный автомобиль вылетел на перекресток, на секунду загородив собой ездока в голубом хитоне. Послышался негромкий удар, затем истошный ослиный крик, и автомобиль, не снижая скорости, помчался дальше. Мелькнули белые занавески на заднем стекле, взревела сирена, и черная машина, завывая, нырнула в подземную транспортную развязку.
Осел, прихрамывая, затрусил к тротуару. Человек в голубом хитоне лежал на асфальте, вокруг его головы медленно растекалась большая лужа крови.
Кай встал, не спеша отряхнул пыль с колен.
— Состоялась, — хрипло сказал он. — Правда, на этот раз ему не удалось сделать ничего...
Этну трясло.
К погибшему не спеша шагал милиционер, на лице его застыло выражение безнадежной скуки.
Солнце спряталось за облако.
Лужа крови растекалась все шире и шире.
Этна не могла оторвать от нее взгляда.
— Этна. — Кай взял свою подругу за руку. — Смотри на меня.
Этна уставилась на него невидящими глазами.
— Ничего не произошло. Мы с тобой вышли из перехода, чтобы пройтись по этой стороне. Ты ничего не видела. Ты не помнишь, о чем мы беседовали с чертенком. Повторяй за мной: "Я спокойна, я ничего не видела, я ничего не помню".
— Я ничего не помню... — эхом откликнулась Этна и улыбнулась.
— Тьфу, черт, подожди, зачем мы тут оказались? — спросила она. — Что это на меня нашло? Погоди, погоди, чертенок...
— Какой еще чертенок? — беспечно улыбаясь, осведомился Кай.
Этна умолкла, видно было, что она силится что-то вспомнить.
Кай и Этна не видели, как за спиной у них двое санитаров грузили мертвое тело в подъехавшую машину "Скорой помощи", а из толпы зевак вышел Гаврилка в дворницком фартуке поверх белого костюма. В одной руке Гаврилка держал метлу, в другой — ведерко с опилками. Этими опилками он засыпал кровавую лужу и принялся неторопливо шаркать метлой.
Этна и Кай шли дальше, сначала медленно, потом — быстрее и быстрее, мимо кинотеатров "Призыв", "Пионер"...
— Тусовка! — радостно закричала Этна, указывая налево.
ПОТОК СОБЫТИЙ N 2
— Ну, раз тебе так дорога свобода, будем стоять здесь, — вздохнула Этна. — Тем более, что места родные...
— Родные, — согласился Кай. — Вон там, во дворе этого дома — моя школа, номер 711. Мрачный каземат из красного кирпича. Казарма.
— Ты мне это уже тысячу раз говорил, — сказала Этна. — Да и что, будто я не бегала к тебе в школу?
— Да, были времена... — протянул Кай.
Этна бегала к нему в школу. Она подходила к школе во время большой перемены и пронзительно свистела в два пальца. Этот свист был слышен во всех кабинетах, и Кай стремглав мчался по лестницам вниз, сметал заслон у дверей в лице уборщицы тети Шуры, и выскакивал наружу. Потом они шли в беседку, — сейчас ее уже снесли, — сидели там, курили и целовались. Этна ходила в расклешенных джинсах, в те времена у нее были длинные волосы, расчесанные на прямой пробор, в волосах обыкновенно торчало перо. Кай тоже носил джинсы, преодолевая упорное сопротивление школьной администрации. К беседке подтягивались старшеклассники, сумевшие выбраться из школы через окно раздевалки. Они тоже курили и всячески пытались обратить на себя внимание Этны, которую тогда еще звали просто Таней. Этна, однако, внимания на них не обращала. Потом тетя Шура ходила жаловаться, и кончалось все это тем, что Кая вызывали либо к завучу, либо к директору. Но все равно они продолжали встречаться почти каждый день.
Из подворотни выпорхнула стайка школьниц — со спортивными сумками, в синей псевдоаэрофлотской форме. На головах у них были надеты полиэтиленовые пакеты, в каждом из которых виднелся кусок ваты. Ветерок донес до Этны и Кая пронзительный запах какого-то растворителя. Завидев милицейскую фуражку, школьницы поспешно втянулись обратно в подворотню.
— А вот такого в наши времена не было, — заметил Кай.
— В наши времена много чего не было, — заметила Этна. — Так мы в Дом идем? Или как?
— Опять железная необходимость, — констатировал Кай. — Четкая и ясная цель. Попасть в Дом.
— Утомил, — решительно сказала Этна. — Цель, необходимость... Еще какую-нибудь "детерминацию" сейчас приплетешь. Философ чертов. Пошли!
Но сдвинуться с места им не удалось. Пропел горн, и они оказались окруженными толпой пионеров в белых рубашках и красных галстуках. Кай с Этной опомниться не успели, как им тоже повязали красные галстуки, а сквозь толпу пионеров протиснулся тучный пожилой человек с какими-то бумажками в руках. Пионеры построились в каре ("Не толкайся, Серый!" — донеслось из строя), тучный человек перебрал бумажки, откашлялся и начал:
— Уважаемые Татьяна Евгеньевна и Юлий Александрович...
Тут его взгляд упал на залатанные джинсы Кая, и он снова закашлялся. Кто-то из пионеров услужливо подал ему заранее приготовленный стакан воды.
— Позвольте мне от имени и по поручению... — глотнув, сказал он.
Но продолжить ему не дали.
— Серый, мороженое привезли! — крикнул звонкий мальчишеский голос. — Там, в киоске на той стороне!
Каре моментально рассыпалось. Несколько секунд — и вокруг Кая и Этны не осталось никого, кроме тучного человека. Налетевший ветер вырвал из его рук бумажки и погнал их вдоль проспекта. Тучный дернулся было за ними, потом безнадежно махнул рукой, с ужасом прошептал что-то ("Сорвали мероприятие!" — разобрал Кай) и устремился в подземный переход, вслед за любителями мороженого.
— Пойдем, мне противно, — сказал Кай и рванулся вперед.
— Мне тоже, — сказала Этна, еле поспевая за ним. — Медленнее ты идти не можешь? Я уже задыхаюсь.
— Я тоже, между прочим. А-а, галстуки!
— Ну конечно, вон прохожие на нас оборачиваются.
Кай поспешно развязал свой галстук и нацепил его на ближайшее дерево.
— Юлька, Ю-улька! — прохрипела Этна. — Он не развязывается...
Кай поспешил к ней на помощь. Узел на ее галстуке был затянут туже некуда. Этна пошатнулась, глаза ее начали закатываться.
— Сейчас, сейчас, — бормотал Кай, обламывая ногти в судорожных попытках справиться с узлом. — Ах да!
Из шва джинсов он извлек половинку лезвия безопасной бритвы, поспешно полоснул по галстуку. Красная тряпка зашипела, съежилась и исчезла, оставив после себя облачно розоватого пара.
Лицо Этны было белым, как мел.
— Все, все уже, — сказал Кай, бережно поддерживая ее за талию. — Дыши глубже.
Свободной рукой он начал совершать пассы над головой Этны. Лицо ее порозовело, а через несколько минут Этну затрясло.
— Тьфу, черт, переборщил, — недовольно сказал Кай. — Слишком много энергии передал. Сейчас сниму.
Он сделал еще несколько пассов обеими руками.
— Все, — объявил Кай. — Ну как, теперь ты веришь в энергетику?
— Верю, — пробормотала Этна. Вид у нее был растерянный до крайности.
— Все-таки я слегка... Ну, как бы пульсирую изнутри, — сказала она. — Особенно голова.
— Ничего, это сейчас пройдет, — ободрил ее Кай. — Сейчас энергия сама перераспределится, и все будет в порядке. Я ведь тебе в основном на голову давал... Пойдем?
— Пойдем, — сказала Этна.
Сначала они пошли медленно, потом — все быстрее и быстрее, мимо мастерской по ремонту часов, мимо магазинов "Высшая школа" и "Рыба", мимо ателье проката...
— Тусовка! — радостно закричала Этна, указывая налево.
— Уже перестал, — сказал я. — Все-таки иногда мне хочется верить в чудо. Живем, живем, все так однообразно, и вдруг... Представляешь? Я вот недавно "Новый завет" пробовал читать. Это про Христа. Не могу, скучно. И вообще мне везде скучно.
— А кому весело? — спросила она. — Ничего, вот будут у нас друзья, будем жить по-другому. Собираться будем где-нибудь на улице, представляешь, как здорово — приходишь в какое-нибудь место, а там все свои, и тебя ждут. Да, и путешествовать, конечно, будем.
У памятника перед рестораном "Хрустальный" разместилась тусовка. Наверху стояли несколько пионеров в военизированной форме и красных галстуках, в руках они сжимали автоматы Калашникова, а ниже на ступеньках сидели, стояли и лежали длинноволосые фигуры.
— Пошли, тусанемся? — не дожидаясь ответа, Этна нырнула в очередной подземный переход, и Кай устремился за ней.
Несколько человек вяло приветствовали подошедших, но в целом тусовка держалась настороженно. Она знала, что Кай работает на заводе, а Этна уже вообще много лет как "несистемная герла". Здесь в основном тусовался молодняк последнего поколения, не то, что в начале проспекта. Только наверху сидела девчонка лет двадцати пяти и лихо лупила по струнам своей видавшей виды гитары. Малолетки дружно подпевали.
— Автоматы променяем мы на кайф,
Автоматы променяем мы на кайф,
Будем круто тусоваться, над капралами стебаться,
И устроим командирам черный лайф...
Поющие время от времени задорно поглядывали на пионеров, судорожно сжимавших свои "Калашниковы".
— Юрия на них нет, — вздохнул Кай. — Первого, да на худой конец и Второй бы сгодился.
Девчонка наверху завела следующую песню. Она пела о том, как хиппи ушли от общества, и как им хорошо живется здесь, у памятника, где можно делать все, что захочется.
— Ушли, значит, от общества, — громко сказал Кай. — А малолетки прямо-таки торчат от ее песен...
— Да, ушли! — подскочила к нему фурия лет шестнадцати. — А ты на своем заводе вкалываешь, Кай, и никогда тебе не понять, что такое свобода! Тоже мне, олдовый...
На всякий случай Кай занял позицию между Этной И юной фурией, потому что видно было, что у Этны чешутся руки.
— Ушли, говоришь, — Кай с интересом рассматривал золотые сережки в ушах фурии. — И далеко же вы, однако, ушли. Аж до самого памятника. А дальше куда пойдете?
Подруга Кая сделала шаг вперед. Юная фурия, очевидно, узнала Этну, потому что лицо ее вдруг слегка побледнело и, пробормотав что-то вроде "Ну, мне пора на стрелку", фурия скипнула.
— ..., ублюдки волосатые! — разразилась Этна. — Хиппи, мать их, называются! ...! И чего ты с этими недоделанными возишься, Кай, вот чего я никак не могу понять! Вспомни нас в этом возрасте. Разве мы были такими? Разве из этих что-нибудь выйдет когда-нибудь? .....!!!
— Ну, ну, успокойся, — как можно мягче сказал Кай, обнимая ее за плечи. — Я же тебе уже не раз объяснял. Конечно, вся эта тусовка — просто большая навозная куча. Но в этой куче скрываются несколько жемчужных зерен, причем некоторые из этих зерен даже не подозревают, что они — жемчуг, а не навоз. Вот только ради таких людей я здесь и бываю. А на навоз мне просто-напросто наплевать.
— А мне нет, — сказала Этна. — Воняет он, понимаешь? Противно мне здесь, пошли отсюда, пока я кого-нибудь не загасила!
Она схватила Кая за руку и поволокла за собой. Молодняк поспешно расступался, давая ей дорогу.
— Эх, жалко, пустой бутылки нет, — продолжала Этна на ходу. — Я бы ее сейчас об асфальт, сделала бы "розочку", да малость попортила бы фэйс этой соплюшке, что к тебе подходила. А в особенности той дуре с гитарой...
— Ну а той-то за что? — изумился Кай, еле поспевая за Этной. — Нет, Татьяна, ты не то гонишь. Та — человек творческий, в отличие от всего этого сброда. Ну, малость зациклилась, с кем не бывает...
— Ага! — радостно вскричала Этна, выхватывая из подвернувшейся урны пустую бутылку.
Удар об асфальт — и в руке у нее оказалась "розочка". Кай перехватил ее запястье.
— Пусти, ..., а не то, слышишь? — Этна напряглась, а потом разом вся обмякла, пальцы ее разжались, и "Розочка" со звоном упала на асфальт.
— Пусти, я уже все, — спокойно сказала она.
— Вот так-то лучше, — Кай облегченно перевел дыхание.
Гаврилка, облаченный в дворницкий фартук, аккуратно сметал осколки стекла. Некоторое время Кай и Этна смотрели на него, потом переглянулись, пожали плечами и зашагали дальше. Над проспектом царила тишина, машин почему-то не было, и только издалека доносилось шарканье метлы. Постепенно затихло и оно.
— Хорошо-то как! — заметила Этна. — Тихо...— Да уж чего хорошего, — невесело усмехнулся Кай. — Проспект-то уже кончается. А дальше — известно что: мост, Новый Арбат, машины в обе стороны, никакого пипла... Все предопределено. Шаг вверх, шаг вбок — их мир за спиной...
— Ты что, уже и в Дом не хочешь? — ошеломленно спросила Этна.
— Не знаю, — честно признался Кай. — Ладно, пойдем, пока идется... А вот и Юрий. Точнее, Юрии.
Здоровенный Юрий Второй, согнувшись, обнимал дерево. Рядом с ним переминался с ноги на ногу Юрий Первый, водил по сторонам обвисшими усами, временами прижимал руку к сердцу. Оба Юрия, судя по всему, были мертвецки пьяны. Юрий Второй разогнулся, положил одну руку на плечо Первому (Первый казался рядом с ним карликом), другой ощупал дерево, с трудом укрепился на своих нетвердых ногах и начал гнать телегу. Несмотря на крайнюю степень опьянения, он делал это классно, с великолепным прибалтийским акцентом. Вот только адресовал он ее дереву.
— Извините, пожалуйста, можно к вам обратиться с одной деликатной просьбой? — Юрий помолчал и, видимо, решил, что получил утвердительный ответ. — Дело в том, что мы с товарищем приехали из Ригас, и здесь, в Москва, с нами произошел большая... как это по русски... неприятность...
Он запнулся, и в игру вступил Юрий Первый, работавший "вторым голосом".
— Вы только не улыбайтесь, пожалуйста, — сказал он дереву, прижимая руку к сердцу. — Это действительно чрезвычайно серьезно...
Юрий второй наконец нашел нужные слова, и необходимость во "втором голосе" отпала.
— Дело в том, что у нас украли... как это... Кошелек, да? — сказал он. — И у нас совсем нет денег на обратный дорога. Нам очень неловко, но мы вынуждены просить у прохожих деньги. Нам уже давали по пять, по три рубля, но сейчас нам не хватает только один юкс... рубль.
— Лидеры, мать их, — негромко сказал Кай, а Этна встала за спиной Юрия Второго, пошарила в сумочке, извлекла оттуда смятую рублевку и осторожно вложила ее в протянутую ладонь Юрия.
Оба лидера рассыпались в благодарностях, каковые они по-прежнему адресовали дереву.
— Большое спасибо! — кричал Юрий Второй. — Если вы будете у нас в Ригас, заезжайте в гости. Вот вам адрес, — он поспешно стал царапать карандашом на обрывке бумаги. — Можете к нам приезжать, даже с семьей, на летний отпуск. Улица Виру, дом шесть. Я пишу по-русски, чтобы вам было понятно, — пояснил он дереву. — Вот вам еще телефон...
— А если не окажется дома, то вы можете позвонить мне, — подключился Юрий Первый. — Сейчас мой товарищ запишет вам и мой телефон...
Кай и Этна зашагали дальше, оставив лидеров совать бумажку дереву и сокрушаться по поводу того, что дерево не берет ее. Однако не успели они сделать и сотни шагов, как звонкий мальчишеский голос крикнул сзади:
— Руки вверх!
За спиной у них, широко расставив ноги, стоял пионер в форме цвета хаки и красном галстуке. В руках пионер держал автомат Калашникова, и дуло этого автомата он поочередно наводил то на Кая, то на Этну.
— Ма-аленький, — ласково сказала Этна. — Да ведь твой автомат не стреляет, у него боек спилен.
Поднатужившись, Этна извлекла из сумочки огромный черный "люггер".
— А вот этот — стреляет, — сообщила она.
— А на чем мы будем путешествовать? — спросил я. — На машине?
— Да ведь никогда у нас с тобой не будет машины, — сказала она. — Знаешь что? Давай купим пару спортивных велосипедов. Я слышала, что на таком транспорте можно куда угодно уехать.
— Только не за границу, — заметил я.
— За грани-ицу... — протянула она. — Да ведь нас никуда вообще не пустят. Хоть на велосипеде, хоть на машине, хоть пешком. Всех этих Жюль Вернов, Майн Ридов и прочих издают только для того, чтобы дурачить маленьких детей. Есть, правда, один путь — поступить в институт Международных отношений...
— Это я знаю, — сказал я. — Но мой отец говорит, что в этот институт без блата не берут.
— То-то и оно.
— Да ничего, для нас и нашей страны хватит. Как ты думаешь?
— Конечно, хватит, — согласилась она.
— Папа, а в каком институте я буду учиться? — пропищал розовощекий малыш, прижимая к себе огромную коробку с игрушечной железной дорогой стоимостью рублей в пятьдесят.
Дело происходило на автобусной остановке, напротив магазина "Дом игрушки".
— В МГИМО, где же еще, — ответствовал столь же розовощекий папа.
— А какая у меня будет машина?
— "Мерседес", — решительно сказал папа.
— Не хочу "Мерседес", хочу "Вольво"! — захныкал малыш. — Вон у Вовкиных родителей "Вольво", и я такую же хочу!
— Ты просто не понимаешь... — начал было папа, но тут к остановке подъехали "Жигули" последней модели, за рулем которых сидела розовощекая мама, семейство погрузилось в машину и укатило.
— Вот оно как, — проводил их взглядом Кай. — Все известно заранее. — Он огляделся по сторонам. — Да ты посмотри, сколько их тут — и у тротуара, и между домами. Тут тебе и "Жигули", и "Мерседесы", и "Вольво", и черт-те что еще... Слушай, а не поджечь ли нам их? Устроим им май шестьдесят восьмого, а?
— Пойдем-пойдем, — подтолкнула его Этна, — тоже мне еще, новый левый...
— Старый левый, — сказал Кай.
— Нам ведь в Дом нужно...
— А между прочим, — ехидно заметил Кай, — кто-то, помнится, заставил меня выбросить пикальник, а сам разгуливает с "люггером" в сумочке! Кто бы это мог быть? Да еще в Дом собирается...
— Да выброшу я его, выброшу, успокойся, — сказала Этна. — Только не сейчас, а поближе К Арбатской площади.
— Ладно, идем, — неохотно сказал Кай, и вдруг почему-то заулыбался. — Ты знаешь, что мне сейчас вспомнилось? Не знаю, правда, к чему это... Когда я был подростком, и когда я ссорился с тобой, и мне казалось, что между нами все кончено, я ходил по ночным улицам... да, и здесь, на проспекте, тоже... и надеялся, что встречу кого-нибудь, кто обратит на меня внимание. Понимаешь, не женщину легкого поведения, а... в общем, я искал Любовь. И, конечно, не находил ее.
— Ты никогда не рассказывал мне об этом, — заметила Этна.
— А я никогда и никому об этом не рассказывал, — грустно улыбнулся Кай. — И точно так же, когда мне надоедали мои круги общения — хиппи там, и все прочие, — я бродил по улицам в поисках настоящих людей. Многокилометровые ночные прогулки по почти пустым улицам... И никто не обращал на меня внимания.
— Странный ты человек, Юлька, — сказала Этна. — И всегда был странным... А это еще кто?
На их пути стоял длинноволосый парень лет 25, обшитый в брезент и босой. Он приветствовал их салютом "V".
— А-а, здорово, Рик, — сказал Кай. — Ну, как дела? Все торчишь?
— Год уже как переломался, — Рик нервно оглядывался по сторонам. — Но дело не в этом. Я тут застопил грузовик, он идет прямым ходом в Ош. Поедете?
— Что еще за Ош? — недовольно спросила Этна.
— Столица Горно-Бадахшанской области. Рукой подать до границы, — объяснил Кай. — А там — 80-километровый коридор, половина которого принадлежит Афгану, а половина Китаю. А за коридором...
— Индия, — тихо сказал Рик.
— Да, Индия... А тебе-то зачем туда, а?
— Год назад мой друг... вернее, не друг, а знакомый, ушел в Гималаи.
— И ты думаешь, он прошел?
— Уверен, — сказал Рик.
— Ну, и как ты собираешься его там искать?
— Карма выведет, — еще тише сказал Рик.
— Я еду, — решительно сказал Кай. — А ты? — обратился он к Этне.
Этна молча кивнула.
— Пипл... — только и смог выговорить Рик.
— Все у нас с тобой будет хорошо, — сказал я. — И мы с тобой обязательно поженимся.
— Ну конечно! — сказала она и поцеловала меня.
Они сидели втроем в кузове грузовика под брезентовым тентом, сидели на ящиках, в которых, как объяснил Рик, находилось снаряжение для какой-то экспедиции. Этна молчала, задумчиво глядя на вытекающую из-под колес асфальтовую реку, а Рик с Каем вполголоса разговаривали.
— А надолго ты собираешься? — спрашивал Кай.
— Навсегда, — решительно отвечал Рик.
— А я... ну уж нет. Ведь там, в Гималаях, можно такому научиться... Мы с Этной обязательно вернемся. Вернемся и перевернем к чертовой матери всю эту бессмысленную жизнь! Думаю, что после Гималаев у нас хватит сил на это. А в Дом пусть тащатся другие — озабоченные, больные...
Грузовик медленно катил навстречу восходящему солнцу.
— Кай, смотри! — встрепенулась Этна.
Следом за грузовиком бежал Гаврилка, бежал, задыхаясь, дворницкий фартук и белый пиджак он давно уже сбросил, на бегу Гаврилка рванул свой белый жилет так, что градом посыпались пуговицы, сорвал с себя галстук, но тут шофер поддал газу, и Гаврилка остался далеко позади.
Грузовик мчался навстречу восходящему солнцу.
